– Ну вот видите, вы уже ходите.
– Ну если это называется хожу… – только и смогла ответить я и, отвернувшись, держась опять же за забор и скрывая слезы, поплелась к своему дому.
Прошло две недели. Мое состояние немного улучшилось, но не настолько, чтобы можно было работать. Я не вытерпела мук молчания и позвонила Льву сама. Поговорили ни о чем, к себе не позвал.
– А с Мариной ты встречаешься?
– Ну что, ты, Катюша? Зачем мне это? – смеясь, ответил он.
Да, ему смешно, а я сколько выстрадала, может, и правда на пустом месте построила драму. Он мне не муж, какие претензии я могу предъявлять, так я успокаивала себя, чтобы зарубцевать ту рану, которая кровоточила и не давала жить.
Еще через неделю утром он позвонил и сказал, что дает полчаса на сборы, машина уже под окном, а он идет в магазин за продуктами. Я будто предчувствовала, встала рано, привела себя в порядок и читала книгу.
Вышла на улицу и увидела его: он шел медленно, согнувшись больше обычного. Худой, маленький согнутый мужичок в коротковатых брюках. Если бы я его не знала, внимания бы на такого никогда не обратила. Да я и сама была, наверное, не лучше после госпиталя.
Он был сдержан, встреча получилась сухой и безрадостной. Чувствуя его состояние, я не проявляла обычной ласки, чтобы не показаться навязчивой, а он был где-то далеко в своем мире, куда мне пути не было.
А потом позвонил босс и предупредил, что если я не выйду на работу в ближайшее время, то им придется искать замену.
– Что вы, что вы, – испугалась я до дрожи в коленях, – вот завтра как раз и собиралась выходить.
Относительно завтра я слукавила. Состояние здоровья оставляло желать лучшего, но другого пути не было. Я вышла на работу на полный день. Уходила в туалет, плакала, билась головой о стену в бессилье, потом, собрав всю волю в кулак, шла на свое рабочее место. Было тяжело, так тяжело, что хотелось только одного – чтобы отпустили домой, и лечь в кровать. Но этот путь вел в никуда.
В последнюю встречу я сказала Леве, что теперь буду жить головой, а не сердцем, он засмеялся и сказал: не получится. Но, как выяснилось, если в мою душу долго плевать, то чувства тоже уходят, к сожалению. Теперь он третий день звонил и жалобно спрашивал, почему не звоню сама, а я спокойно отвечала: ты же не звонишь. Может, что-то поймет, не знаю. В последний вечер в воскресенье, смеясь, сказал:
– Катюш, мне и с тобой очень хорошо, и без тебя очень хорошо…
Я тоже с улыбкой ответила:
– А чего же позвал, разобрался бы уж.
Лев улыбнулся. Ну вот, пусть теперь и живет один со своей свободой наедине, подумала я злорадно.