Не представляю, как это получается, но с ним каждый поцелуй совершенно новый. Этот, например, – раскрывающе-порочный, как если бы он трахал меня языком. Слово «трахал» всегда казалось мне слишком грубым, но сейчас уже не кажется, сейчас оно единственно верное, когда мы полностью обнажены, и между нами халат, который я только что с него стянула, и оставшиеся несколько сантиметров одеяла на моих бедрах. По моему бедру Бен и скользит ладонью, и я вздрагиваю, когда его пальцы касаются меня между ног.
В этих порочно-острых прикосновениях я открываю какие-то совершенно новые грани себя: например, удовольствие, вспыхивающее под его пальцами, ощущается и в раскаляющейся харргалахт, из-за которого грудь становится невыносимо чувствительной. Когда Бен оставляет в покое мой рот и стягивает губами сосок в тугой и плотный комок напряженной плоти, я выгибаюсь на простынях, кончиками пальцев касаюсь напряженного мужского естества.
Он выдыхает ругательство (почему-то я в этом уверена), не выпуская мою грудь изо рта, и это ругательство отдается во всем теле новой волной возбуждения. Такой, по сравнению с которой шторма Зингсприда кажутся легкими ветерками.
Мое тело отзывается на него совершенно бесстыдным, неправильным образом, и я шире развожу бедра, позволяя его пальцам скользить свободнее. От того, как прокатываются эти движения через все мое тело, перед глазами слегка темнеет. Только для того, чтобы снова раскрыться истинным пламенем, отражающимся в его глазах, – пламенем харргалахт.
– Ты нереальная, – хрипло произносит он, а потом чуть прикусывает сосок.
Я вздрагиваю: не то от короткой острой боли, не то от его «нереальная», в котором «р-р-р» звучит как раскатистое рычание. Вместо ответа плотнее обхватываю его напряженное желание ладонью, глядя ему в глаза. С удовольствием отмечая, как зрачок вытягивается в вертикаль. Что-то внутри меня просто дуреет от этой звериной силы, отзывающейся во мне, в каждой клеточке тела.
– Трахни меня, – говорю я, не отпуская его взгляд. Подаюсь бедрами ниже и потираюсь о его пальцы, впитывая его заострившиеся черты и темнеющий, перед тем как разгореться истинным огнем, взгляд.
У меня перед глазами совсем другие черты – резкие, хищные, ледяное пламя во взгляде в упор.
Хорошие девочки так не делают.
Хорошие девочки влюбляются раз и навсегда, и в их сказках все до одури прекрасно и солнечно, даже если любимые мальчики наматывают их нервы на локоть и превращают в ледяные нити. Бесконечно хрупкие, которые можно разбить легким щелчком. Когда-то я тоже была такой девочкой и тоже верила в сказки, но жизнь – это не сказка.