Поэтому я сейчас раскрываюсь под ласками другого мужчины, поэтому тянусь к нему, чтобы окончательно уничтожить ее в себе. Ее – это ту девочку, которая верила в то, что любовь одна, на всю жизнь, как у мамы с папой. Что любовь – это когда тебя оберегают, а не преследуют через страны и континенты.
Наверное, я просто слишком многого хотела.
Тянусь губами к его губам, пытаюсь раствориться в этих чувственных ощущениях, когда Бен неожиданно резко отстраняется и снова выдыхает ругательство. На сей раз вполне отчетливое. Черты его лица становятся еще резче, а пламя вспыхивает ярче, но сейчас я не чувствую звериного отклика. Скорее, звериную ярость, и это слегка отрезвляет.
– Что-то не так? – спрашиваю я.
– Что-то?! – Бен резко подается ко мне, а потом проводит ладонью по моей щеке. Я чувствую влагу, которую он стирает так же отчетливо, как его прикосновение там, внизу. Он, словно опомнившись, отдергивает руку. И снизу.
И от щеки.
– Все в порядке, это просто…
– От счастья, видимо. – Вот теперь в его голосе звучит привычный сарказм. – Ты плачешь, Лаура! Ты, драконы тебя дери, рыдаешь подо мной в постели!
Он поднимается раньше, чем я успеваю сказать хотя бы слово.
Поднимается и выходит, за дверью что-то с грохотом падает, разбивается, я слышу скрежетание когтей, и в спальню влетает перепуганная Гринни, взмывает ко мне на постель и ползет под одеяло. Под то самое, которое я недавно откинула, да.
Мне бы рассмеяться или разреветься и прорыдаться уже по-настоящему, но я чувствую себя полностью пустой, выпитой досуха, вымороженной изнутри.
У нас с Беном ничего не получится.
У нас ничего не получится не из-за Льдинки, не потому что я беременна от другого, а потому что тот, другой, во мне настолько, как если бы нас намертво спаяли льдом, а вместо сосудов и нервов пустили корни, прорастающие из меня в него. Причем самые сильные – в районе сердца, растопить которые не сможет даже харргалахт с истинным пламенем.
Не знаю, получится ли у меня когда-нибудь с этим справиться, но пока у меня нет ни сил, ни желания об этом думать. Особенно о том, что для него нет никаких корней и что на мое место легко поставить любую – Солливер Ригхарн или кого бы то ни было еще. Я отбрасываю эту мысль, плотнее заворачиваюсь в одеяло, стягивая его с виари.
– Только поверх, – сообщаю недовольной Гринни.
И закрываю глаза.