– Я умею ходить, – сообщаю я.
– Правда? – хмыкает он. Тем не менее достает мои ботинки и, прежде чем я успеваю что-то сказать, опускается рядом со мной.
Степень моего очешуения достигает каких-то совершенно невиданных высот, когда он надевает ботинок мне на ногу, скользя пальцами вдоль кромки молнии. И то же самое проделывает со вторым. После чего набрасывает мне на плечи мою куртку, а свою оставляет во флайсе.
– Не боишься замерзнуть? – интересуюсь я.
– Мне это не грозит.
Я слегка подметаю платьем не совсем чистую улицу, и, заметив мой взгляд, Бен забирает у меня сумку. Он несет одежду, в которой я ехала в студию, но сумка – это уже перебор. Я пытаюсь отнять, но он заводит руку за спину.
– С другой стороны, я могу помочь тебе задрать платье.
Пару секунд я смотрю на него, потом подхватываю юбку.
– Иди в задницу, Бен.
– Не скажу, что я сторонник такого, но если ты настаиваешь…
Мне снова хочется его треснуть, но вместо этого я начинаю смеяться. Я просто смеюсь так, что из глаз текут слезы, а он идет рядом с совершенно непроницаемым выражением лица. Интересно, лицо в стиле Баррета Крэйна[2] – это визитная карточка всех иртханов?
– Мне надо погулять с Гринни, – говорю я, когда мы поднимаемся на лифте. – Но сначала переодеться. Подождешь?
– Тебе надо в душ. Греться, – отвечает он и, стоит мне открыть дверь, свистит.
Гринни вылетает к нему лазерным лучом.
К нему!
Минуя меня. А он уже подхватывает шлейку и надевает ее на убившее мой телефон чудовище.
Сопротивляться, возражать, спорить у меня просто нет сил, поэтому я действительно иду в душ. Включаю воду погорячее, чувствую, как с каждой минутой меня все больше клонит в сон.
Я заворачиваюсь в полотенце, отжимаю волосы и думаю, что надо переодеться к приходу Бена. Но пара минут у меня же есть, чтобы полежать? Эта мысль мелькает и растворяется в приятной, убаюкивающей темноте.
– Ты моя, – произносит он, и голос сладким ядом бежит по венам.
Я знаю, что это неправда, просто знаю, но очнуться от этого наваждения не могу. Просто не могу, особенно сейчас, когда его ладони на моих скулах. Этот жест – собственнический, властный, и от прикосновения веет отнюдь не нежностью. Силой, жесткостью, холодом, но этот холод, втекая в меня, разогревает тело и сердце так, как не способно никакое другое пламя.
– Мы больше не вместе, – отвечаю я.
Кладу ладони на его запястья, чтобы отстраниться, но отстраниться не получается: Торн не позволяет.
– Мы всегда будем вместе, Лаура. Где бы ты ни была. Где бы ни был я. Твоя жизнь – это моя жизнь. И когда наш ребенок родится, я буду рядом.