Тут уже волей-неволей пришлось поверить, хоть было в этом и что-то оскорбительное. Как же, валяется письмо на столе, все на него глаза пялят, а мухи гадят…
— Чего же ты не захватил письмо, если видел? — заносчиво спросила хозяйская дочка Тээле, повернув к Юхану кудрявую голову.
— Как станешь вмешиваться в чужие дела? — развел Юхан руками. — Да и не знал ведь я, что попаду сюда. Но писулька тебе, Юули, адресована, что верно, то верно.
— Что ж, принеси его, коли не терпится! — бросила Юули, сама не понимая, в шутку или просто с досады, и хотела выйти из комнаты.
— Можно попытаться, — ответил Юхан. — Но только дня через два или три. Не получил деньги за гроб лээвиского маслодела, и теперь снова придется отправиться туда. А волостное правление там же, близехонько. Ладно, принесу.
— А скажи-ка, этот маслодел был женат или холост? — спросила хозяйка, дав разговору новое направление.
— По-моему, такой же вольный господин, как и я! — засмеялся Юхан.
Это были последние слова, услышанные девушкой, Казалось бы, на этом все и покончено. Но нет: возвращаясь домой, Юули все еще думала о письме. Теперь она уже поверила, что письмо адресовано ей, и это встревожило ее. Кто это и что это? Может, что спешное, а письмо валяется в волостном правлении…
— Что нового слышно на селе? — спросила тетя Анна.
— Какие уж там новости, — досадливо ответила Юули. — Да, тот лээвиский маслодел, оказывается, был холостяк.
— Ну, значит, некому плакать по нем. Этакий помрет, все равно, что волк в лесу околеет. Разве только родственники поспорят из-за наследства!
Все только тревоги и неприятности! У одного одна забота, у другого другая. Плохо, когда тебе не о чем думать и нечего ждать. Но еще хуже, когда приходится думать и гадать о вещах, о которых и представления не имеешь. А если в конце концов все кончается ничем, разочарование еще горше!..
На следующий день на хуторе Кяо устроили толоку по уборке картофеля. Народу собралось не особенно много, всего полтора десятка работников. Было холодновато, но по-прежнему сухо, и хозяйка прикатила на тачке еду прямо на поле. Так они там и сидели возле куч камней, собранных с поля, и ели. Над пригорком желтело холодное осеннее небо. Из-за ручейка доносились громкие удары топора. Там Юхан Холдре обтесывал углы новой бани.
— Трудишься, трудишься. Всех дел все равно не переделаешь! — вздохнула старая Май из Пульсти. — Труд не кнут, а человека подгоняет.
— Да-да, — насмешливо поддакнул молодой батрак, — от работы не избавишься, пока не окочуришься!
— Вроде лээвиского сыровара, — добавил третий.