Дверь скрипнула, и кто-то вышел с фонарем. Желтый отблеск лег на грязную землю, три светлые полосы запрыгали по возу с сеном, по лошади и кучам хвороста, еще больше подчеркивая убожество всего окружающего.
Кто там держит фонарь, не разглядеть было.
— Ну, добрался наконец до дому, — сказал человек с фонарем. По голосу показалось, что это молодой парень.
— Не оставаться же мне в лесу, — раздраженно ответил горбун.
Ветер вдруг с воем пронесся над домом и зашумел в куче хвороста.
— Ишь негодный, огонь задуть хочет, — сердито сказал человек с фонарем. — Ну и дела!
— Со мной тут человек один, ночевать у нас будет. Отведи его в дом. А то как бы он в темноте лоб не расшиб.
Переступая через высокие пороги, Реммельгас вошел в комнату. Там было много людей, главным образом ребятишек. Забившись в угол, они боязливо глядели на чужого.
На столе горела маленькая лампа с круглым фитилем. Света она давала мало, а копоти много. Потолок, пол и углы комнаты терялись в темноте. На лицах детей играли желтые тени. Возле большой красной печи на скамье дремал седой старик в одной рубашке.
Было так грязно, тесно и душно, что у Реммельгаса в первую минуту чуть не закружилась голова. Очки запотели, капельки потекли по стеклам. Он снял их и принялся протирать. А из угла глядели на него четыре пары испуганных глазенок.
Старик дремал, кивая головой, словно говоря:
— Вот она, наша жизнь… Вот она…
3
Сели ужинать. Дети, как видно, поели уже раньше и теперь вчетвером лежали рядышком поперек кровати. Но было видно, что они не спят: их серые глаза робко и в то же время с любопытством разглядывали гостя. Дети следили за каждым его движением, внимательно прислушивались к каждому слову. И когда взрослые смеялись, то и ребята, те, что посмелее, вторили им.
— Небось котомки с харчами не захватили, — сказала Реммельгасу не старая еще, но худая и желтая с лица хозяйка. — Присаживайтесь к нам, поужинайте чем бог послал.
— Пошлет твой бог бедняку, как же! — махнул рукой горбун, когда учитель уселся за стол. — Все дается тяжелым трудом. Ничего легко не достается. Весь изломаешься, семь потов сойдет, пока хоть крошку хлеба добудешь.
Он раздраженно воткнул большую деревянную ложку в холодную мучную кашу, отделил от нее изрядный кусок и вяло поднес ко рту. Потом сунул ложку в простоквашу, в деревянной кадочке стоявшую на столе, и отправил ее вслед за кашей.
Реммельгас смущенно протянул руку с ложкой к миске, осторожно набрал в нее кашу и сунул в рот. Каша горчила и скрипела под зубами. Но учитель продолжал есть, хотя еда была ему противна. Он не хотел обижать хозяев.