— Ну, кто же из наших теперешних господ коров не пас! Но как только мало-мальски в люди выйдет, так уж не помнит, как и свинья-то бегает: хвостом вперед или головой.
Мужик сплюнул. Реммельгас рассмеялся. И они продолжали беседовать, обмениваясь короткими фразами. Горбун недоверчиво допытывался: кто, откуда, куда? Услышав, что Реммельгас учитель, он сделался приветливее.
Наступила темная осенняя ночь. На южной стороне по-прежнему чернел высокий ельник, а на другой — земля будто провалилась: казалось, там чернела бездонная пропасть. Где-то далеко мелькали огоньки, желтые, робкие.
— Далеко ли еще до Курукалмуской школы? — спросил Реммельгас.
— Верст пять наберется, — ответил крестьянин.
— Тогда и думать нечего дойти туда сегодня. В этой тьме кромешной недолго и шею свернуть. Не скажете ли вы, где бы я мог найти ночлег? Тогда бы я завтра утром отправился дальше.
— Ночлег? В деревне Курукалму ночлег нашелся бы, да ведь это там же, где и школа. А здесь сплошь мызные земли и участки кантников[1].
— А к вам нельзя?
— Ко мне? Эх, разве вы захотите ко мне? Нет у нас ни еды господской, ни подушек пуховых для спанья.
— Много ли я раньше видел всего этого!
В голосе Реммельгаса послышалось нечто такое, что бобыль, минутку помолчав, сказал коротко:
— Ну что же, пойдем. От дождя хоть укроетесь, да и в тепле посидите.
Вскоре они свернули на проселочную дорогу. Она была еще ухабистее, чем большак. Воз подпрыгивал, телега на деревянных осях поскрипывала, словно жалуясь на скверную дорогу и тяжелый груз. Оба мужчины не раз хватались за оглобли, чтобы помочь лошади.
Где-то впереди замелькали желтые огоньки. Но кругом царила кромешная тьма.
— Вот там мы и живем! — произнес бобыль, указывая кнутом на огни. — В этом море грязи мы и проживаем — тринадцать семей бедняков. Все впроголодь! Сегодня жив, а завтра — бог знает. Бери суму, палку, да и ступай. Но куда?
В ответ только грязь хлюпнула. Поднялся ветер, дождь пошел сильней. Уже не моросило, крупные капли со стуком падали на черную землю.
Попутчики замолчали. Реммельгас почувствовал, как холодная вода заструилась у него по бокам. Рубаха промокла. Болели плечи и колени. Ноги отяжелели от налипшей грязи.
— Ну и дождливая эта осень! — через некоторое время сказал мужик. — Нет спасу от дождей!
Впереди что-то зачернело. Это и было жилье бобыля. Воз, шатаясь, завернул в ворота. Во дворе тоже было темно. Лишь смутно виднелись с обеих сторон кучи хвороста да какие-то строения.
То был дом, который годами впитывал в себя все достояние и труды человека и все же выглядел жалкой муравьиной кучей.