– Да, – соглашается Джейн.
– Королю не следовало обхаживать тебя, как тринадцатилетнюю, – говорит мать. – Если он выказал нетерпение, то таковы все мужчины.
– Ты привыкнешь, – утешает сестру Том. – Это цена, которую приходится платить за все.
Джейн кивает с несчастным видом.
– Уверена, король не был груб, – заявляет леди Марджери.
– Нет, не груб. – Джейн поднимает глаза. – Дело в том, что он хочет от меня очень странного. Я и вообразить не могла, что жена такое должна.
Они смотрят друг на друга. Губы Джейн движутся, она словно проговаривает слова про себя, прежде чем произнести вслух.
– Впрочем, наверное… право, я не знаю… наверное, мужчинам это нравится.
Эдвард почти отчаялся. Том решает взмолиться:
– Господин секретарь?
Почему он? Разве он в ответе за вкусы короля?
Лицо леди Марджери застывает.
– Это что-то неприятное, Джейн?
– Наверное, да, – отвечает королева. – Хотя, конечно, я еще не пробовала.
Том делает страшное лицо:
– Я советую, сестра, делай все, что он просит.
– Дело в другом, – говорит Эдвард, – что бы там ни было… его капризы… его требования… они способствуют зачатию ребенка?
– Думаю, что нет, – отвечает Джейн.
– Вы должны с ним поговорить, – обращается к нему Эдвард. – Кромвель, вы должны напомнить ему, как надлежит вести себя христианину.
Он заключает ручки Джейн в свои ладони. Смелый жест, но ничего другого не остается.
– Ваша милость, отбросьте стыдливость и расскажите, чего от вас требует король.
Ее руки ускользают из его рук, бледная фигурка утекает, она раздвигает братьев, шаткой походкой продвигаясь к своему королю, своему двору и своему будущему.
Шепчет на ходу:
– Он хочет, чтобы я поехала с ним в Дувр осматривать укрепления.
Без улыбки Джейн преодолевает огромный зал. Все глаза обращены к ней. Держится надменно, бормочет кто-то. Не знай вы Джейн, можно подумать, это и впрямь так. Генрих протягивает ей руки, словно ребенку, который учится ходить, и горячо целует. На его губах вопрос, она шепчет ответ. Он склоняет голову, чтобы расслышать ее слова, лицо гордое, взволнованное. Шапюи толпится со знатными старухами и с их мужским потомством. И, словно делегат – делегат от них к Кромвелю, – посол отделяется от толпы и обращается к нему:
– Похоже, она надела на себя все украшения, как флорентийская невеста. Впрочем, для такой простушки держится неплохо. Ей идет в отличие от предыдущей, у которой чем богаче был наряд, тем меньше ее красил.
– Под конец. Возможно.
Он вспоминает дни, когда кардинал был жив и Анне не требовалось иных украшений, кроме ее глаз. Последние месяцы она таяла, а ее лицо заострялось. Когда Анна сошла с барки у Тауэра, ускользнула из его рук, уперлась локтями и коленями в булыжную мостовую, он поднял ее, и она была не тяжелей воздуха.