— Господин боцман!
Боров обернулся:
— Говори.
Унтер Ивашко козырнул.
— Обнаружен еще один пулемет, видимо вышел из строя при обстреле. И еще несколько тел.
— Посчитать тела и искать четвертый пулемет. И помнить о том, что он может начать стрелять по нам из-за любого дерева!
Ивашко козырнул, а боцман распорядился другому матросу:
— Лошкарев, пулей к лейтенанту, и доложи его благородию о том, что германские позиции мы заняли, три пулемета уничтожены, четвертый пока не нашли. Идет подсчет убитых немцев!
— Слушаюсь, господин боцман!
Еще пять минут поисков не привели к какому-либо результату, кроме примерного (с учетом частей тел) подсчетов погибших. Итого вышло что-то в районе двадцати. Где еще восемь и пулемет? Предпочли покинуть позиции и унести с собой раненых? Или же где-то тут прячутся с пулеметом и ждут момента открыть огонь? Пока не будет доказано обратное, следует исходить именно из последнего предположения.
И куда делся этот болван Лошкарев? Его только за смертью посылать!
Однако, вместо Лошкарева, точнее вместе с ним, на позициях появился лично лейтенант Гримм.
— Как обстановка?
— Ведем зачистку, ваше благородие!
Гримм наклонился к лежащему у ног боцмана убитому немцу, судя по погонам фельдфебелю, и внимательно изучил характер ран.
— Смотри-ка, Иван, а ведь этого свои добили, видишь две огнестрельные раны помимо осколочных ранений. Значит, либо слишком тяжелораненый был, либо не могли на себе нести. Возможно, у них много раненых. Но пулемет забрали с собой.
— Может и так, ваше благородие. А может, сидят где-то сейчас с ним и нас дожидаются.
— Этого тоже нельзя исключать. Равно как и того, что пулемет где-то просто припрятали, а сами уходили налегке.
Быстро подошел унтер Ивашко, и, козырнув, доложился:
— Ваше благородие! Холм дважды прочесали, никого обнаружить не удалось, за исключением одного немца там, на обратной стороне холма. Свои же и пристрелили.
— Раненый был?
— Так точно, ваше благородие! Осколочная рана, нехорошая, прямо скажем, осколочная рана. Так что в поле явный нежилец.
— Понятно.
Отпустив Ивашко, флотский лейтенант пробрался на вершину холма, переступая через бурелом и лежащие трупы. Картина, ставшая уже привычной, была все так же противна тонкой душевной организации моряка. Хорошо хоть здесь еще не успел появиться обычный для поля боя смрад всеобщего разложения! Да уж, служба во флоте чище. Конечно, и там случаются погибшие, но вражеских погибших ты, как правило, не видишь, а свои — это все же свои. Те, кого ты знал лично и с кем разговаривал еще пять минут назад, и кого скоро примет навсегда в свои объятья родная стихия моря. И не было на корабле этих гор земли, непролазной грязи и смрада — всего того, что отличает окопную войну от благородных морских сражений.