- Итак, дамы и господа, - обвел библиотеку насмешливым взглядом барон, - в январе, как многие помнят, мы с присутствующим здесь господином Скаммо заключили пари. Он утверждал, что в война Испании с Америкой начнется в ближайшее время и все завершится за три-четыре месяца.
Я про себя ахнул. Ах ты ж сукин сын, как вывернул! Вот он чего такой сияющий - нашел лазейку! Дать бы тебе в морду, но это дуэль, а она мне совершенно ни к чему.
- Я прошу уважаемых арбитров признать, что предсказание не сбылось - война еще продолжается, а сухопутная фаза даже не началась, не говоря уж о “революции в Колумбии” - торжествующе играя голосом, закончил Зальца.
Белевский и путеец о чем-то коротко переговорили и Семен Аркадьевич выступил вперед:
- Мы считаем, что формально прав господин барон и присуждаем ему победу в пари.
Собрание негодующе загомонило. По преимуществу присутствующие были за меня, хотя сторонников формального решения по пари тоже хватало.
Наташа вспыхнула, подалась вперед и отчеканила:
- Это… это несправедливо! Михаил Дмитриевич все предсказал верно - и провокацию со взрывом, и скорое начало, и морские победы! Я считаю, что победил он! - и прежде чем кто-либо понял, что происходит, эта восторженная девчонка бросилась ко мне и поцеловала в щеку.
Барон скривился. Я думал, что он что-то скажет, но Зальца все-таки смолчал и только прикусил губу. И правильно, так как большинство было явно не на его стороне. Да и взгляд Наташи не сулил барону ничего хорошего.
Ну а я… Я обомлел словно мальчишка. Влюбился что ли? Ну что же… попаданец тоже человек.
Следующие два дня я летал как на крыльях, невзирая на то, что после завершения пари Белевский попросил меня уйти. Я разрывался между Строительной конторой, Собко с путеукладчиком, студентами-аграриями, жилищным обществом, встречами с Зубатовым, потихоньку сколачивая все проекты воедино.
А потом все посыпалось к едрене фене.
Весна 1898
Всю зиму мать мучалась болями в груди, порой даже не могла работать, а с утра до вечера лежала у печи под лоскутным одеялом. В такие дни Митяй не ходил в школу, а подолгу сидел у ее постели и гладил руку, иногда убегая в сени, где горько и молча плакал от бессилия, пока его никто не видел.
Несколько раз приезжал дядька Василий, привозил муки да масла, а потом велел матери собираться и ехать с ним к фершалу на станцию. Митька напросился ехать тоже.
Зимняя дорога была скучна, фершалская изба с больничкой была даже меньше, чем у деревенского богатея Зыкина, а рядом стояло несколько саней, на которых из окрестных деревень приехали такие же страдальцы