Смотрю, стоит Ульяна вся красная, на меня не смотрит, а в глазах слезы.
— Ты, — говорю, — не обижайся, мало ли для тебя другой работы в совхозе найдется. А вот не знаешь ли ты такую девушку, которая животных по-настоящему любит и уважает? Вот бы мне такую девушку в помощницы!
И тут Ульяна как вспыхнет! Закрыла лицо руками и сквозь слезы:
— А я их не люблю, что ли? Ну и не надо, если не люблю! Только все это неправду вы сказали, я их очень даже люблю!
И она горько-горько заплакала.
В это время другая доярка возилась возле очень крупной, но худой и костлявой рыжеватой коровы, которая ни за что не хотела стоять спокойно: то ногой дернет, то в сторону отойдет.
— Вот какая! — жаловалась доярка. — А еще Послушницей называется. Не послушница, а озорница!
Как раз в это время вошел уже знакомый скотник Петр, который привез меня из Костромы. Услышав жалобы доярки, он сказал:
— Да чего ты с нею нянчишься? Пни ее как следует, чтобы не баловала!
И, проходя мимо, он со всей силой пнул корову ногой.
Я почувствовал, как кровь прихлынула у меня к лицу. Я никогда не мог спокойно смотреть, как люди бьют животных.
— Вот что, — сказал я этому человеку, — больше ты на скотный двор не являйся! А если я тебя еще раз здесь увижу, так сам вытолкаю вот этими руками.
— Ну и латыш! — сказал он. — Лютый.
Я подошел к Послушнице, поглядел на нее и сразу понял, почему она не давала себя доить. Вымя у нее было в крупных ссадинах и, наверно, каждое прикосновение к нему причиняло животному нестерпимую боль. Я велел доярке принести теплой воды, промыл царапины, смазал вазелином. И животное, почувствовав заботу и ласку, терпеливо перенося боль, спокойно стояло, пока я доил ее.
Доярка, уже немолодая женщина, была очень смущена тем, что не заметила ссадин. Она старательно выгребла из стойла навоз, постелила свежей соломы, налила чистой воды.
Как бы оправдываясь передо мной, она говорила:
— Вы на нас не обижайтесь, мы с собой хорошего обращения у помещицы никогда не видели, слова доброго не слыхали. Как же вы хотите, чтобы мы за скотом были приучены с лаской ходить?..
До позднего вечера я оставался на скотном дворе, ухаживал за коровами. Вместе со мной осталось и несколько доярок. Попозже явился и Петр. Был он чуть навеселе и пришел извиняться: уверял, что никогда в жизни больше не ударит коровы, и просил, чтобы я оставил его работать.
Желая загладить свою вину, он тут же схватил в руки вилы и с жаром стал сгребать навоз. Но пыла его хватило ненадолго. Минут через десять он куда-то пропал, а потом снова появился уже совсем пьяный.