А потом его светлость, обезумевший от любви, бросился в ноги Ее Высочеству, чтобы открыто высказаться о своих чувствах, и будто бы именно в этот момент их и застал государь. Пораженный двусмысленностью ситуации, монарх пришел в крайнюю степень негодования, посчитав первое признание отчаявшегося влюбленного за связь. И даже то, что Ришем со слезами на глазах молил о руке Селии, единственной, кто мог бы составить его счастье, не смягчило сердце повелителя Камерата.
Герцога вывезли под охраной, дабы не вздумал сбежать, из резиденции в его особняк в столице, где он до настоящего дня ожидал решения своей участи. И так мучился, бедняжка, так страдал… А принцесса была посажена братом под домашний арест, где тоже, конечно же, страдала и плакала, печалясь о судьбе возлюбленного и в обиде на недоверие брата.
Однако прошло время, слезы сестры смягчили сердце Его Величества, и он, наконец, решил простить влюбленных и соединить их, несмотря на все свои прежние намерения. Впрочем, кое-кто такое решение связывал со мной. Поговаривали, что это мое возвращение сделало государя добрей. Теперь, будучи счастливым сам, он желал счастья и своей сестре. Вы ведь еще помните предыдущие сплетни о моем положении при монархе? Так что теперь все почти уверились, что моя должность — это лишь прикрытие наших отношений с Его Величеством. Да и графиня Хорнет была изгнана явно не без моего участия, ведь истинная дама сердца государя уже давно была всем известна…
Слушая все эти сказки, я тихо скрежетала зубами, но с готовностью изумлялась и внимала вдохновенному рассказу, если кому-то хотелось поделиться со мной обогатившейся версией сплетни. Разумеется, я говорю о любви герцога и принцессы, обо мне сплетничать не смели.
Меня вообще теперь начали побаиваться и искали моего расположения в разы чаще, чем прежде, и в этом был виноват еще один слух — о моем влиянии на короля. Будто бы он прислушивается к каждому моему слову и делает, что я пожелаю. К примеру, я сказала, чтобы недавнюю фаворитку изгнали, и вот она уже едет в Аритан к мужу. Так что со мной лучше было дружить по всеобщему мнению.
К этому же выводу пришла и ее светлость. Во-первых, она теперь не старалась воткнуть в меня шпильку с дружелюбной улыбкой на устах. Напротив, ее светлость стала неожиданно мила. Она искала со мной встреч и даже прислала приглашение на ее вечер, где с момента моего возвращения во дворец стало гораздо тише и малолюдней.
А еще у меня появилась традиция гулять во время обеда и после окончания службы, чтобы проветриться и передохнуть. Я почти не гуляла в одиночку. И это я говорю не о своей охране. Гвардейца, следовавшего за мной по пятам, исполняя то ли роль стража, то ли соглядатая, я почти перестала замечать. Он всегда был за спиной и не мешался под ногами, но если мне кто-то докучал, то мягко и непреклонно отодвигал настырного собеседника, ну а после король знал всё, что происходило со мной за день, когда я покидала королевское крыло. Впрочем, не об этом речь, а о том, что компанию мне мог составить магистр, если был свободен. Мог и барон Хендис. Мой начальник, несколько раз поглядев на мое свежее с морозца лицо, нашел затею с прогулкой в оставшееся от обеда время занятной, и тоже иногда начал выбираться из своего обожаемого кабинета. А порой присоединялся и сам монарх