И сразу после этих слов Олечка, как правило, послушно наворачивалась.
Поэтому ей было уже пять, даже ближе к шести, а велик – все еще четырехколесный.
Папа прилетел неожиданно. Во всяком случае, для Олечки.
Она проснулась утром, и дедушка сказал: «А у нас для тебя сюрприз». В комнату вошел папа…
Вечером Оля с папой пошли гулять.
Тут и выяснилось про велосипед. Даже стыдно на четырех колесах в таком возрасте.
– А почему дедуля не открутил колеса? – спросил папа. – Чего проще-то…
– Он боится, что я навернусь.
– А ты навернешься? – уточнил папа.
– Думаю, да. – Олечка кивнула.
Бабушка говорила, что врать нельзя – Боженька покарает. Поэтому Оля сказала правду: всегда наворачивалась, почему же в этот раз должно быть иначе?
– Не-е-ет, – папа внимательно посмотрел на Олю. – Я же буду рядом. Пока я рядом, ты не упадешь.
ОЛЕ ОЧЕНЬ ПОНРАВИЛИСЬ ПАПИНЫ СЛОВА. «ПОКА Я РЯДОМ, ТЫ НЕ УПАДЕШЬ». ОНИ КАК БЫ ОБЕЩАЛИ, ЧТО ПАПА БУДЕТ РЯДОМ ВСЕГДА, ЧТОБЫ ОЛЯ НЕ ВЗДУМАЛА УПАСТЬ.
Ну или ей так показалось.
И папа был рядом, пока она крутила педали своего уже двухколесного велосипеда. Он бежал, тяжело дыша, почти задыхаясь – ведь был совсем не спортивный, – но не выпускал седло велосипеда.
Оля ехала и знала: «Папа рядом!» Ей было надежно и спокойно. Она не падала. Видимо, папа тоже был провидцем – не зря же он дедушкин сын. И она отлично проехала с папой пять кругов по школьному стадиону. А потом еще пять – уже без папы.
Оля вдруг увидела, что по полю бежит дедушка. Бежит, трясет руками и кричит: «Она же сейчас упадет!»
Видимо, магия дедушкиных предсказаний сильнее, чем папиных (наверное, потому что дедушка старше и дольше практикуется), но Оля вдруг наехала колесом на камень (и откуда он тут взялся?) – и действительно упала.
Больно разбила коленку. Папа потом дул на нее, промывал водой, опять дул и спрашивал: «Не больно? Точно не больно?» У папы было виноватое лицо, хотя он был ни в чем не виноват.
Когда Оля падала, дедуля обычно говорил: «Хватит ныть», а бабуля мазала зеленкой, заливая ее в самое пекло ранки. Никто никуда не дул и ничего не спрашивал.
Дома бабуся хотела намазать ранку зеленкой, но папино дыхание было лучшим обеззараживающим средством.
– Мне уже не больно, – сказала Оля.
– Все равно надо помазать, чтобы нагноения не было, – сказала бабушка.
– А можно папа?
И папа делал все так аккуратно, дул на коленку, чтобы обезболить, гладил, тревожно смотрел в лицо и снова спрашивал: «Не больно?»
Нет. Не больно.
Оля плавилась от счастья от такого концентрированного внимания. Чтобы получать его, она готова была падать каждый день. Если цена любви – боль, то пожалуйста, возьмите сколько надо, можно без сдачи.