— Не смей зубоскалить, мерзавец! — вспылил Гримберт, — Об этом случае писал аббат Роффредо в своем романе «Жизнеописание мессира Иштвана».
— Ах, ну раз аббат…
Нечего и думать было произвести впечатление на Аривальда. В противоположность Гримберту он никогда не был поклонником рыцарских романов, мало того, позволял себе откровенно потешаться над некоторыми описанными подвигами, мгновенно находя в их описании нестыковки и неточности. Мало того, ловко оборачивая их против автора и зачастую превращая исполненный рыцарского благородства подвиг в сущую нелепицу. Будь на месте Вальдо кто-то другой, Гримберт не раздумывая отправил бы его на расправу дворцовым экзекуторам, но тут… Получалось у него обычно это так ловко и остроумно, что Гримберт даже не сердился на него. Что с него взять — баронское семя!..
— Я лишь хотел сказать, что семнадцать дней — это не предел, — заметил Аривальд, убедившись, что вспышки гнева не последует, — Я слышал про одного рыцаря из Прованса, который выдержал девяносто.
— Девяносто? Врешь! — вырвалось у Гримберта, — Мозг не может выдержать такого возбуждения, начинается воспаление оболочек, угнетение гипоталамуса, судороги…
— Рассказывал один малый, из младших пажей. Он сам из Прованса, служил прежде при одном рыцаре, имени которого поклялся не произносить. Знаешь, из числа тех рыцарей, у которых всех богатств — доспех да старая мельница, зато рыцарской чести столько, что все закрома ломятся…
Гримберт решил не обращать внимания на дерзость — история обещала быть интересной и прерывать ее он не хотел.
— И что с ним?
— Он вознамерился сделать единым целым со своим доспехом. Может, в голове у него чего помутилось после контузии — его перед тем знатно оглушило фугасно-комбинированным — а может, просветление нашло или обет какой дал… Не знаю, в душу не заглядывал. Да только решил он не вытаскивать штифт из затылка вовсе. Мол, рыцарь должен оставаться рыцарем днем и ночью, ибо он есть защитник христианской веры и добродетелей от рождения и до смерти, а не только лишь в определенные часы.
Гримберт склонил голову, задумавшись. Звучало выспренно, но, в общем-то, не так уж и дико. Он на память мог перечислить по меньшей мере полдюжины прославленных рыцарей, которые, пожалуй, могли бы пойти на такое, даже доподлинно зная, что фокус этот смертельный и сравним разве что с мученической смертью.
— И он…
Аривальд кивнул.
— Вообрази себе. Просуществовал в своем доспехе девяносто дней. Первая неделя далась ему тяжелее всего. Сенсорная депривация, нервное возбуждение, бред, галлюцинации… Короче, как обычно и бывает, если не отключаться от проклятой машины, чтоб проветрить голову. К исходу второй недели ему вроде бы стало получше, по крайней мере, он мог назвать свое имя и прочесть «Отче наш», хоть и не без запинок. Зато потом…