— Чтоб тебя черти взяли, Вальдо!
— Кишечными паразитами, — спокойно закончил Аривальд, не изменившись в лице, — Говорят, те черви, что кишели в его утробе, были огромными, как змеи. И знаешь, они оказались живучее своего носителя. Перенесли чудо, которое не суждено было перенести ему самому. Кажется, это были первые в истории франкской империи святые гельминты, только я не уверен, что они обрели заслуженные почести. А теперь давай в самом деле разожжем костер и набьем чем-нибудь брюхо. Не знаю, как у тебя, а у меня вся эта тряска чертовски распаляет аппетит!
***
Костром, по большому счету, пришлось заниматься ему самому. Сперва Гримберт пытался справиться сам, вспомнив, что многие рыцари из романов не считали зазорным орудовать ножом и кремнем, когда того требовали обстоятельства. Но то ли древесина в книжных лесах занималась легче, то ли тамошние рыцари обладали не в пример более развитыми талантами — он лишь исколол пальцы колючими ветками, пытаясь разжечь походный костерок.
Огонь, который он щедро подкармливал щепочками и кусками коры, отнесся к нему с истинно герцогским презрением, окутывая лицо едким дымом, но отказываясь рождать хоть толику тепла.
Аривальд, как и полагается старшему пажу, не замедлил прийти к нему на помощь. Так легко и тактично, что почти не уязвил самолюбия.
— Костер любит терпеливых, — спокойно сказал он, — Дай мне, Грим.
У него это в самом деле ловко получалось. Даже, пожалуй, ловчее, чем у отцовских егерей, подумал Гримберт, полосуя фамильным басселардом[10] еловую ветвь и убеждая себя, что ничуть не завидует. Завидовать Аривальду было бессмысленно, как бессмысленно завидовать птице, умеющей летать. Она летала не потому, что тщилась кому-то что-то доказать, а потому, что такой была создана Господом и иначе существовать не умела.
У Аривальда все легко получалось, вне зависимости от того, чем он занимался, перебирал изношенные подшипники своего «Стража», штопал ботфорты или подковывал жеребенка. Есть в мире такие люди, как старина Вальдо, люди, у которых в руках любое дело делается само собой, мало того, еще и с оскорбительной простотой.
Может, потому я и сделал его своим старшим пажом, подумал Гримберт, оттирая лезвие кинжала от липкой еловой смолы, выделив среди куда более знатных особ, графских и баронских сыновей. Любой из них счел бы честью сделаться моим старшим пажом, а в будущем и оруженосцем, но я выбрал этого тощего мальчишку с хитрым взглядом, который язвит меня своими шуточками денно и нощно, а еще, кажется, наделен талантом делать все то же, что и я, только не в пример лучше.