— Пфффф! — Гримберт выпятил губы, демонстрируя презрение, — Ты просто наловчился жонглировать цифрами. Невелика заслуга. Посмотрел бы я на тебя в настоящем бою, щегол, когда в воздухе вместо цифр летают снаряды, а воздух горит от напалма! Клянусь печенью Святого Михаила, ты бы намочил свой гамбезон! Из твоего брата Гунтериха и то получится лучший оруженосец, чем из тебя!
Он думал, что Аривальд, закусив удила, рванется в спор. Когда-то они могли часами перебрасываться обидными словечками и придуманными ругательствами, напоминая две артиллерийские батареи, кроющие беглым огнем друг по другу. Славные добрые времена, когда было позволительно не думать о будущем и не ощущать лежащей между ними пропасти. Времена удивительных приключений, неказистых подвигов и мальчишеских выходок. Наверно, они уже выросли из этого возраста. По крайней мере, Вальдо вырос.
— Мясо уже поспело, — заметил он, после чего взмахнул воображаемой салфеткой, — Мясо уже поспело, ваше сиятельство, прошу к столу!
***
Может, по части цифр Аривальд имел весомое преимущество, но вот в вопросах дворцового этикета он разбирался не лучше, чем сам Гримберт в сложных дробях. Пытаясь изображать церемонийместера, он двигался нескладно и неуклюже, ему определенно не доставало той особенной мягкой грации, что вырабатывается долгими годами, проведенными на вощеном дворцовом паркете, а никак не в тесной бронированной кабине рыцарского доспеха.
— Не извольте гневаться, мессир, если мясо немного пережарено. Смею вас уверить, внутри оно совершенно сырое!
— Как раз как я люблю, — в тон ему отозвался Гримберт, — Чего ты ждешь? Доставай нашу славную походную скатерть!
Славная походная скатерть представляла из себя кусок заляпанного маслом брезентового полотнища, которое они когда-то умыкнули у Магнебода, но верно служила им уже не первый год. Расстеленное на утоптанном снегу, оно, может, не могло тягаться с парчовыми маркграфскими скатертями, но оттого не выглядело в их глазах хуже.
Им не требовался сигнал церемонийместера для того, чтоб приступить к трапезе. Как не требовались ни тосты, ни застольные здравицы, провозглашаемые подобострастными сотрапезниками, ни перемены блюд. Они ели жадно и остервенело, орудуя одним кинжалом на двоих, по очереди слизывая с выгравированного на лезвии туринского быка сладкий горячий жир и подмигивая друг другу. Морозный воздух приятно освежал лучше, чем опахала слуг, а усталость делала вкус пищи богаче, чем самый изысканный соус.
Аривальд не солгал, мясо получилось пересушенным снаружи, похожим на лошадиную подкову, внутри же ощутимо хлюпало, но Гримберт не собирался ставить это своему старшему пажу в вину. Он любил такие трапезы. Обставленные зачастую на пыльной обочине тракта или в лесной чаще, они казались сытнее и приятнее тех, что он проводил в окружении дворцового серебра, да и то, правду сказать, серебра там год от году становилось все меньше, а мышей по углам — все больше и больше.