А Наталья Павловна все мялась, не зная, с чего начать.
– Ладно, Натка, – пришла, наконец, ей на выручку мать. – Давай я начну. В конце концов, это я с Ольгой дружила, и от меня ты сама все узнала. Я – первоисточник! – напомнила она о своем амплуа.
Ольга родом с Южного Урала, родители ее всю жизнь прожили в Челябинской области, в маленьком городке. Родители – коренные уральцы – дальше Челябинска никуда не выезжали и упокоились на старом городском кладбище среди многочисленной родни. Когда бы пришел ее час, нашлось бы и ей там местечко. Да судьба распорядилась так, что пришлось ей умереть в чужих краях и лежать в соленой поволжской земельке, среди чужих людей.
Из близких родственников со стороны мужа на старом кладбище нашла свой последний приют только его бабушка – Чумаченко Евдокия Тихоновна.
Дуся Тонконогова (в девичестве – Вохминцева) была тридцатипятилетней вдовой с тремя дочерьми-малолетками на руках, когда в их рабочем городке объявился хохол Иван Чумаченко. Случились это году в тридцать третьем. Он устроился учеником токаря на напилочный завод, а учительницей его выпало быть токарю Дусе Тонконоговой. Роман их начался сразу же. Оба были видными, из первого десятка не выкинешь. Правда, она была старше на два года и имела трех детей (муж погиб под поездом по пьяной лавочке), но Иван в свои тридцать три года не имел никакой специальности, приличной зарплаты и своего жилья да еще и с легкими был у него непорядок, все кашлял. Иван сразу предупредил, что не туберкулез, избили его сильно, когда-то в банду его внедряли, оказывается, он в органах работал. (Где конкретно – не уточнял, не любил подобные разговоры и расспросов не допускал, но Дусе понятны стали и его угрюмость, и отсутствие всякой специальности в таком солидном возрасте).
Так что их брак, зарегистрированный через год, ни для одной из сторон не был мезальянсом, хотя некоторым одиноким бабенкам таковым и казался. Еще через год родился сын, Алексей, последний ребенок Дуси и первый – Ивана. Жили они, можно сказать, хорошо. Главное – Иван не пил. Дусю, человека веселого, компанейского, хлебосольного, удивляла его нелюбовь к застольям, праздничным компаниям, встречам с родственниками, даже к обычным мужским посиделкам-перекурам. Молчалив был молодой муж, все дома и дома, что-то мастерит, управляется по хозяйству или в огороде, или читает газету. И подруг Дусиных постепенно отвадил. В остальном все было хорошо, ни жену не обижал, ни детей, дочки сразу же папой его стали называть, а Алешу любил без памяти.
Когда началась война, Ивана тоже призвали, хоть и кашлял – не туберкулез же. Накануне ухода, после ночных прощальных объятий, закурил и, помолчав, сказал: