Впрочем, поиск пациентов не был самой тяжелой задачей. Полученный из гипофизов гормон роста сливался в большие емкости. Не было никакой возможности определить, кто получил гормон из какой железы. Даже если сотрудникам Национального института здравоохранения и удалось бы определить загрязненные партии, никто не знал, перемешивался ли зараженный гормон с чистым.
Сотни пациентов, получавших гормон роста и когда-то считавших себя счастливчиками, потому что им удалось добиться доступа к ограниченному ресурсу, теперь боялись, что обречены. Малеры, Балабаны и тысячи других семей получили двухстраничные письма от Национального института диабета и пищеварительных и почечных заболеваний, датированное 27 ноября 1987 года. В нем говорилось, в частности, что гормон роста, который получали их дети много лет назад, возможно, был заражен смертельной болезнью. Также в письме предупреждали, чтобы их дети не сдавали кровь, потому что с ней они могут передать смертоносное вещество. Впрочем, больше всего родителям хотелось знать, больны ли их дети.
А вот этого никто сказать не мог. Болезнь может прятаться в мозге десятилетиями, прежде чем запустить сначала физический, а затем и когнитивный упадок. После активации она убивает быстро – зачастую всего через шесть месяцев после первых симптомов. Никто не знал, о чем говорят пять уже известных смертей: это всего лишь случайность, окончание маленького, пусть и трагичного эпизода, или же начало целой эпидемии. Лишь время могло дать ответ.
Балабаны получили письмо, когда Джеффу было 35, и он жил в Калифорнии. «По-моему, я не рассказала Джеффу все сразу, – вспоминала Барбара Балабан. – По-моему, мы долго решали, как бы выразиться. Мы очень осторожно сказали ему, что у других детей проявилась плохая реакция». Они точно не говорили ничего о «смертельной болезни мозга».
Ларри Сэмюэл, юрист из Нового Орлеана, тоже получал уколы гормона роста. Он сказал, что «не паниковал и не гневался, но у меня были вопросы, а Боб [Близзард] всегда был со мной честен, и он очень беспокоился. Я хочу сказать, что, ну, где-то лет пять назад, после “Катрины” – да, у нас сейчас вот такая здесь точка отсчета, – у меня появился тремор, и врачи быстро определили, что это не болезнь Паркинсона. Я позвонил ему [доктору Близзарду] и спросил: это не может быть связано с болезнью Крейтцфельдта – Якоба?»
Журналист Дэвид Дэвис тоже получал в детстве инъекции гормона роста. Он взял интервью у других пациентов, после чего написал следующее: «Преобладающее чувство, которое я заметил в своих интервью, – брошенность: люди, которые втянули нас в эту заваруху, оставили нас. Примерно раз в год, не чаще, они присылали нам новости»[5].