Наталья Андреевна, отвесив мне оплеуху, неожиданно зарыдала и принялась трясти меня за грудки:
— Володька! Почему ты ни слова не сказал, что тебя пытали?
Я прижал Наталью к себе, виновато посмотрел на Елену Дмитриевну:
— Да не так уж меня и пытали. Подумаешь, немного побили. А не рассказывал, ибо тут и рассказывать не о чем.
Стасова с интересом посмотрела на плачущую Наташу и спросила:
— Молодые люди, мне досказывать, или вы продолжите выяснять отношения?
— Простите, Елена Дмитриевна, не сдержалась, — вымолвила сотрудница Коминтерна, вытирая слезы.
— Так вот, о Троцком. Лев Давидович сказал, что Аксенов очень достойный товарищ, но на него поступила жалоба из Московского военного округа, и он вынужден разобраться с этой жалобой. Мол, Аксенов наотрез отказался отдавать бронепоезд, принадлежавший РККА, прикрываясь статусом председателя правительственной комиссии. Дзержинский развел руками — что здесь он ничего Аксенову приказать не может, так как комиссия в ведении СНК. Но тут вмешался Владимир Ильич, заявив, что все жалобы на товарища Аксенова следует бросить в корзину, потому что для жалоб нет почвы, и не стоит отвлекать время членов ЦК на сведение внутренних счетов. Еще Ильич сказал, что после отчета Аксенова народные комиссары дружно решили, что держать такого сильного организатора на мелком посту в Архангельске — нерационально, и его нужно срочно переводить в Москву на должность начальника управления какого-нибудь наркомата. Крестинский, тот вообще сказал, что прямо сейчас готов взять товарища на должность своего заместителя. В наркомате финансов нужны грамотные молодые люди.
Стасова закончила, дав понять, что сказала все, что она могла сказать в приватной обстановке. Что ж, неплохо. Значит, я произвел впечатление на наркомов. Впрочем, а я разве сомневался?
Елена Дмитриевна ушла, Наталья отправилась умываться, а я принялся обжаривать «архангельские» сухарики, использовав остатки подсолнечного масла.
— Опять вкусно пахнет, — сообщила Наталья, выходя из ванной.
— Дверь надо запереть, — озабоченно сказал я. — Иначе опять кто-нибудь на халяву припрется.
— На халяву? — наморщила носик Наталья.
До чего же эти графья бестолковые. Простых слов не понимают. Пришлось пояснить, что «халява» — это даром.
Чайник вскипел, и мы уселись пить чай с моими «пирожными».
— Вот видишь, какой я хозяйственный. Буду тебя драниками кормить, сухари жарить. А ты за меня замуж не хочешь выйти. Вот, честное слово, не поверю, что из-за отъезда. Какая разница, в каком статусе ты уедешь?
— Володь, а тебе-то это зачем?