— Товарищ Аксенов, почему? — возмутился комсомолец.
— Потому, что настоящий комсомолец должен понимать, что он не имеет права требовать отчетов от старших товарищей — членов РКП (б). Потому, что настоящий комсомолец, ставший чекистом, должен понимать, что ВЧК очень нуждается в разного рода специалистах, включая криминалистов. Это, дорогой товарищ, непрофессионально с вашей стороны. А еще комсомолец-чекист должен понимать, что у молодой Советской республике пока нет нужных специалистов, и мы вынуждены использовать специалистов старой России. Все, товарищ Прибылов, вы свободны. Оружие и мандат оставьте в приемной у секретаря.
Может быть, и не стоило так жестоко поступать с парнем. Думаю, он руководствовался искренними убеждениями. Что ж, это урок не ему, а остальным, которые попытаются задавать подобные вопросы своему начальнику. Ух, а не пытаюсь ли я вводить авторитарную манеру управления? А хоть бы и так. В такой организации, как наша, демократия не только не нужна, а даже вредна. Что там про слово начальника? Вот именно... Для подчиненного, оно должно стать законом. Не согласны? Пожалуйста, в вышестоящий орган, в коллегию ВЧК или к самому Феликсу Эдмундовичу.
[1] Неоценимую помощь в спасении ледокола окажет Фритьоф Нансен, своим авторитетом «надавивший» и на Англию, и на Норвегию. Экипажу доставлят уголь и продовольствие. «Соловей Будимирович» будет выведен из льдов в июне 1920 года. Помощь Англии и Норвегии обойдется в два миллиона норвежских крон. Кстати, количество пассажиров и членов экипажа увеличится с 84 до 85 человек, так как одна из женщин-пассажирок родит девочку. В 1921 году ледокол получит название, с к
оторым и войдет в историю, став «Малыгиным».
Я сидел и читал последнюю сводку от начальника СЛОНа о прошедших «фильтрацию». Из общего количества, составлявшего восемьсот человек, за месяц удалось проверить только двести. Отдельным списком шли те, кого можно сразу же выпускать — рядовые солдаты, простые горожане, работавшие в отделах правительства. И, что важно, все они проживали либо в самом городе, либо в губернии. Наложил резолюцию красным карандашом «Освободить с отправкой по месту жительства и постановкой на учет как неблагонадежных», расписался. Постановка на учет означала, что личная карточка переместится в ящик с соответствующей формулировкой, а личное дело станет пребывать в нашем архиве. Если человек ничем себя не запятнает, не проявит неуважение к Советской власти, не начнет бросаться с топором на председателя комбеда (тьфу ты, комбеды уже прикрыли), то папочка так и пролежит до лучших времен, до тех пор, пока историкам не откроют личные дела арестованных[1], а нет — всегда можно извлечь, сдуть пыль и приплюсовать к новым прегрешениям старые.