Если личный состав дивизии был хорош (даже пленные красноармейцы в руках многочисленного офицерства выказали себя хорошими солдатами), то с обозом дело обстояло плохо, и верховых лошадей не было (для передвижения на походе и в бою оперативного отделения штаба предназначалась 1 повозка). Верховых лошадей мы, штабные офицеры (кроме Капнина), не получили; для ординарческой службы мне дали взвод донских казаков-бородачей, напоминавших мне станичников пресловутой сотни есаула Усова, бывшей мукой штаба 15-й пехотной дивизии в годы Великой войны.
Формирование дивизии шло форсированным темпом – она была спешно нужна на фронте, чтобы заменить Корниловский ударный полк в Донецком бассейне. Полк этот дрался там на протяжении 3-х месяцев против вдесятеро превосходных сил врага и разбил их, но при этом потерял убитыми и ранеными 3300 офицеров, что при средней численности этого, в то время еще чисто офицерского, полка составляет потрясающий процент потерь: 280 %. Имея в своем составе 3 батальона (12 рот), он за это время зарегистрировал выбывшими из строя 75 батальонных и ротных командиров (убитых или раненых). Правда, Корниловский полк проявлял совершенно исключительную живучесть, но живучесть была характерным отличием частей Добровольческой армии, насыщенных доблестным офицерством.
10 мая[1569] Корниловский ударный полк в составе отряда генерала Кутепова[1570] (Марковская и Дроздовская дивизии, если не ошибаюсь) пошел из Донецкого каменноугольного района на Харьков. Для обеспечения левого фланга Добровольческой армии и ее тыла от ударов со стороны Полтавы, Екатеринослава, Александровска была назначена наша 7-я пехотная дивизия. 20-го мая[1571] дивизия поехала в Донецкий бассейн – ее уже сочли боеспособною. Я остался в Ростове, будучи болен. Профессор, доктор, специалист по сыпному тифу, уложил меня в свою заразную клинику, найдя у меня сыпняк, хотя я его и уверял, что пятна на руках – следы клопиных укусов. В этой образцовой больнице прибывших больных мыли в ванне, но воду меняли после 3-х пациентов: горячечных обмывали водой с уксусом, но губку не мыли после обмывания каждого больного; термометры, не дезинфицируя, совали в очередную подмышку. Во всем чувствовалось отсутствие денег и людей. В палате со мною лежало 9 сыпных и 7 возвратных. Моя температура стала, к удивлению врачей, падать, и меня выпустили, но приказали в течение недели оставаться под их надзором. Мой шурин Миша Калнин[1572] по приказанию начальника штаба оставленный в Ростове для заботы обо мне, принял меры, чтобы в больнице дезинфекцией не испортили моих вещей: за малую мзду служитель продезинфицировал чемодан-погребец с котелком, посудою, столовым прибором и прочими вещами, на которых не поселится и самая голодная вошь, и спас от разрушительной дезинфекции чемодан с носильными вещами, где только и могли быть насекомые.