Огромные пространства были предоставлены самим себе, и там подымали головы партизаны. Положение населения было трагично – его терроризировали петлюровцы и карали добровольцы, когда им удавалось выбить петлюровцев из какого-либо села. Партизанское движение распространилось и на левый берег Днепра, потому что предприимчивые атаманы увидали, что позади фронтовых войск у Деникина нет ничего, никакой силы. Активность партизан выражалась в нападениях на железные дороги, что было вполне логично: война велась «на рельсах» (за недостатком перевозочных средств конной или моторной тяги), и враги наши стремились лишить нас рельсовых путей.
Мы ехали, охраняясь на случай нападения (поручик Сильвестров снова наполнил вагон вооруженными попутчиками). Мы попали через Полтаву в Харьков. Там я побывал у дяди, генерала Месснера. Он, будучи начальником военных сообщений Добровольческой армии, намеревался сформировать летучие отряды для охраны железных дорог, и начальство предназначило меня на должность начальника штаба этого специального войска. Дядя сообщил мне об этом и сказал, что вызовет меня из Киева, как только начнется формирование. Но немного спустя он заболел тифом, был отправлен в Ростов и там умер. А план его был забыт в тяжелые дни отката армии от Орла и Курска.
В Киев я возвратился 19 октября[1675]. Город жил нервной жизнью – гул орудий с Ирпеня, где пролегала боевая линия, тревожил людей. Остроумный Лоло (Мунштейн)[1676] писал в газете: «Как в учебном заведении, / мы склоняем каждый день, / и дано нам для склонения, / слово трудное: Ирпень. / Поутру мы слышим первый / Звук начавшегося дня, / это – взвинчивающий нервы / гул орудий с Ирпеня. / В полдень смотрим / скучным взором / в ресторанное меню. / Что в еде, коль разговоры, / гонят мысли к Ирпеню?» И т. д. на все падежи. В силу Добровольческой армии больше не верили.
Один доктор, муж моей кузины, владевшей большим домом на Крещатике, сказал мне это с полной откровенностью. Я ему возразил: «Только что под вашими окнами прошел с музыкой саперный батальон, демонстрируя мощь нашей армии». «Киев, – сказал доктор, – доживает сейчас девятое правительство – царь, Керенский, Ленин, Петлюра, Скоропадский, Петлюра, Ленин, Краус, Деникин; каждое правительство перед падением водит роты по Крещатику, демонстрирует свою мощь; а мы поверим в мощь того правительства, которое добьется, чтобы на трамваях люди не висели, как виноградные грозди; кто сделает порядок, в силу того мы поверим»[1677].
Кузина эта и ее семья были единственным домом, куда мы с Милочкой, будучи в Киеве, зашли несколько раз. Жена сидела дома одна в пустой квартире генерала Ломновского – я был занят службою 16 часов в сутки. Сходили мы однажды в театр; давали веселую комедию «Темное пятно»; в зале, считая с городовыми, дежурившими перед театром и зашедшими обогреться, было восемь человек; отличная комедия казалась трагедиею. Милочка бодро переносила свое безрадостное одиночество в Киеве и была рада помогать мне в моей газетной работе: она расшифровывала и выправляла тексты моих статей для газет