Договор этот был ратифицирован военным министром генералом Соснковским[1747] и генералом Бредовым. После этого я был послан в Ярмолинцы для выработки с князем Радзивиллом деталей интернирования. Князь и полковник Домбровский (?), начальник ярмолинского гарнизона, вели переговоры в самом дружелюбном тоне. Они, например, без возражений согласились на мое пожелание, чтобы слова «сдача оружия» были заменены выражением «депонирование», как менее унизительным.
Мне с женой отвели квартиру в еврейском доме – в жизни моей я не видел подобной грязи в комнатах и на дворике. Ортодоксальный еврей протестовал, что к нему вселили «гоя», но когда князь Радзивилл сделал мне визит, то домохозяин стал нас называть «ясновельможная пани» и «ясновельможный пан». Впрочем, мы у него простояли дня два, а потом перебрались в дом лесника на опушке леса и у околицы местечка. Сюда же прибыла и бо́льшая часть офицеров строевого отделения для несения наряда – у околицы один офицер встречал прибывавшие войсковые части и давал им письменную инструкцию о порядке интернирования, а другой офицер следил на площади у вокзала за выполнением обеими сторонами этой инструкции. Я же улаживал мелкие недоразумения (крупных не было).
Меня удивляло, что на дорогу к околице выходил не только дежурный офицер, но и все свободные от наряда «оперативные мальчики». Много позже узнал я причину этого служебного рвения – они уверяли казаков, что польское правительство едва ли заплатит за лошадей, а уверивши, покупали коней и с хорошим барышом продавали их в окрестных селах. Так мой оперативный «монастырь» превратился в «вертеп разбойников».
Наша пехота направлялась в лагерь Пикулинце подле Перемышля, гвардия – в Щалкув в Западной Польше, казаки и конница – в Дембию у Кракова. Впоследствии был образован еще лагерь Александрия для выписывавшихся из госпиталей.
Когда наладилась процедура интернирования, меня послали квартирьером в Пикулинце, где надлежало разместиться и штабу армии. Нас с Милочкой пропустили через поезд-баню, наши вещи попортили в дезинфекционной камере, и мы пассажирским поездом поехали в Перемышль. Под Перемышлем я был в 1914 году, когда его атаковала армия генерала Радко-Дмитриева[1748]. Под Перемышлем я был в 1915 году, когда мы его защищали от армии фельдмаршала Макензена[1749]. И теперь в 1920 году пришлось быть в третий раз под Перемышлем, но уже на положении интернированного. Эти три даты разделяют неполных 6 лет, но сколько пережито за эти немногие годы: столько не переживали поколения наших предков за целую жизнь.