Когда я спросил неожиданного спутника, кто же в действительности был его отец, так как никогда у нас в России не было такого товарища министра, да еще в чине генерал от кавалерии, то необычайно развязный мальчишка стал дерзить, угрожая Семеновым, Ивановым-Риновым и прочими атаманскими сателлитами, после чего проехал с нами две станции, привел Валю[1804] в ужас рассказами о своих подвигах во время службы на [ «]Усмирителе[»], а затем тайком ушел из вагона и в него уже не возвратился, видимо испуганный моим предложением довезти его до Владивостока на присоединение к отправленному туда корпусу.
Типичный отпрыск семеновщины; старшие присваивают себе небывалые титулы, пугачевские производства и никогда не заслуженные георгиевские кресты, а младший додумался до фальшивого отца.
Маньчжурская степь имеет невероятно скучный и унылый вид; как жаль, что управление дороги не удосужилось прикрыть полотно древесными посадками по образцу того, что делается у нас в России. Будь жив фанатик-древонасадитель князь Хилков[1805], он это сделал бы; никаких естественных препятствий к тому нет – на барханах[1806] растут ели, а на станциях имеются весьма приличные тополя.
5 ноября. За Хинганом сделалось совсем тепло; яркое солнце и хорошая, бодрящая осенняя погода. На станциях сибирских денег уже не берут, особенно крупных; мелкие сибирские кое-где принимают, но по расчету 20 сиб[ирских] рублей за один романовский; даже бумажные 50 коп[еек] выпуска времени войны берут охотнее всяких других, – царский кредит оказался прочнее всех[1807]. Интересна котировка цены курицы – на серебро 20 коп[еек], на романовские – 8 руб[лей], на сибирские, да и то с уговорами и только мелкими купюрами, от 300 до 400 р[ублей].
В Цицикаре взял в наш вагон читинского шубного фабриканта Окулова, который между прочим рассказал, что почти весь ходовой меховой товар в Забайкалье и Монголии скуплен или реквизирован Семеновым; в Сибири нас обобрали чехи и американцы, а здесь – атаманщина.
6 ноября. Рано утром приехал в Харбин; с деньгами здесь совсем плохо; берут только мелкие романовские, а все остальное только на иены; мне с моими сибирскими все равно как «без никому». Прочитал газеты: на фронте продолжает катиться на восток, Омск эвакуируется; воображаю, что это за хаос.
Харбинская злоба дня – это переход на золотую валюту. По словам Самойлова[1808], эта мера была принята по согласию с Гойером, во исполнение его плана повалить наши сибирские в полосе отчуждения, где они сосредоточились в сотнях миллионов рублей, быстро и за бесценок их скупить и затем пустить в обращение на положении твердых и обеспеченных денег кредитки отличного американского изготовления.