– Покажем ему кое-что. Ляг на спину.
Она легла, а Валера разнял её ноги, открыв моему взору картину, которую нарисовал бабий бог. И за которую мужской бог дорого заплатил.
– Вот видишь, Сеня, – сказал он, небрежно поглаживая эту самую картину и запихивая внутрь неё свои пухлые пальцы, – твоя жена, небось, не стала б так делать и для родного мужа, потому что эта вот дырка, видите ли, её святая святых. А моя жена даже для чужого мужика себя не пожалела.
– Я уже говорил тебе, что не женат, – ответил я, в очередной раз простив ему «Сеню». Мне было сложно на это всё смотреть, и я отвернулся.
Отвернулся на календарь 2010 года с церковью Покрова на Нерли – по мне так, это самое исконно русское место на Руси, тихое и красивое. И ведь ничего особенного там нет, а дух замирает от красоты.
Вспомнилась Дашка. Девушка, которую я любил тогда, в 2010-м, и теперь ещё, наверное, не остыла совсем та любовь. Мы были там, на Нерли у церкви Покрова: бродили вокруг этого здания, пришедшего в наше время из глубины веков, сидели на берегу этой тихой речки и вместе замирали от красоты. А через пару лет Дашка ушла от меня. Поэтому я и не женился.
Вскоре Валере надоело ковыряться у жены в её «святая святых», и он позволил ей подняться. Ноги же поджать под себя не позволил.
– Не надо так сидеть, солнце моё. Сядь свободно, не стесняйся, тут все свои. Раздвинь, раздвинь ножки. Вот так, правильно, молодец.
Я заметил, что в Ане произошла перемена. Она стала похожа на яблоко, лежащее под деревом в осеннем саду: вялое, с подгнившим бочком. И всё равно полное сладости внутри себя. Хоть и такое жалкое с виду, и – да, грязное. Одинокое, безропотное. Смотрящее с мольбой: на, ешь меня, ну же, подними и съешь. Пока ещё не слишком поздно. Иначе я сгнию под этим вот деревом, и мой труп занесут снега. А дереву будет всё равно. Ему всегда всё равно. Дерево – это Валера, конечно. А я бы поднял и съел.
И ещё я заметил у неё по-женски слезливую влагу, как капли на запотевшем окне. Между её ног. Капли медленно ползли и падали в тёмную лужицу на покрывале.
– Так, друзья мои, – Валера хорошо запьянел, и его речь сбилась в звуки, наползающие друг на друга, – а не устроить ли нам здесь блядство под названием МЖМ? Это чудесная, между прочим, вещь. А, Семён? Чего молчишь-то? Со своей женой ты такого не попробуешь. Где уж там…
Я не был таким пьяным, потому что после третьей рюмки больше не пил водку. Но то, что сказал этот сукин сын, до меня плохо доходило.
– Не понял. Чего ты хочешь-то?
– Вот дурачок. Ну как тебе объяснить? В два смычка, понял?