По совету одной из сестёр поехала в посёлок. В посёлке при храме Трёх Святителей была православная община. Говорили, что помогают людям в трудных жизненных обстоятельствах. На деле же что-то наподобие секты – собрались в тёмную стаю всякие православные маргиналы, «спасающиеся от антихриста»: ИНН-щики, царебожники, концесветники. За кров и питание они требовали ездить по церквям с ящиком для пожертвований.
Я тоже ездила несколько раз, не очень далеко – по ближним сёлам, но люди давали деньги. Жалели, может. Попрошайничество – стыдный, но лёгкий труд. Так будет, пока люди слишком добры, чтобы не дать, слишком слабы, чтобы отказать, и слишком равнодушны, чтобы скорее не откупиться мелочью от всего, что поколеблет их равнодушие.
Мне это сразу опротивело. И из общины я тоже ушла. На месяц где-то меня приютила одна сердобольная бабушка, а потом про это прознали её родственники и не очень вежливо попросили меня уехать. Испугались за дом – что бабушку окручу и на себя его перепишу.
– Ты вот что, Хавроня, не переживай, – успокоила меня та бабуля. – Тебе просто мужика надоть. За мужиком-то полегши будет жить. Ты меня послушай, старую дуру, не кочевряжься. Есть у меня на примете один мужик. Немолодой уж, но хороший. В церковь раньше в нашу ходил, а теперича не ходит уже год как или поболе. Затосковал. Ты уж пожалей его, девка. Дом у него в Макарьевке, деревня тут рядом, хозяйство. Мужик работящий, только вот запил, говорят. Но это он от дурости, с женщиной-то он так не будет. Ты не стесняйся, милка моя, а подумай: ну куда тебе идти? Я пойду в церковь-то и скажу кому-нибудь из макарьевских, чтоб он срочно приехал ко мне, и он приедет, заберёт тебя. Ты только кивни, что согласна. Ну, согласна?
– Согласна… – безвольно опустила я голову и уже на другой день уехала с каким-то незнакомым мужиком в какую-то чёртову Макарьевку.
Звали мужика Алексей. Угрюмый, заросший, бородатый, похожий на лесного отшельника. Впрочем, отшельником он и был. Жил на краю села, а дальше – да, только поле и лес. А за лесом ещё поле и другой лес. И нигде ни души, лишь заброшенность, дикость и мёртвые деревеньки.
Дом у Алексея был дряхлый, с покосившейся терраской, облезлыми стенами и маленькими тёмными окнами в них, с железной крышей в ржавых потёках. Сзади дома два старых, вросших в землю сарая и пустой огород без изгороди. Да ещё скособоченный туалет на отшибе.
Когда мы приехали, на приступках сидел грустный кот. В каком-то из сараев южжали свиньи. В пустынном огороде гулял унылый ветер, терзая отвалившийся кусок жести на крыше туалета. И я поняла, что если здесь мне суждено прожить всю оставшуюся жизнь, то лучше сдохнуть прямо сейчас.