Как только фонтан из деревянных опилок закончился, и выпиленная часть двери упала вовнутрь, я, не глядя, плеснула из банки в проем и попала в шкафообразного головореза, которого видела первый раз в жизни. И хотя лично он меня вчера не обижал, как приспешник "Борисова" получил по заслугам. Под мой истерический хохот тот вытирал мокрое лицо, а принюхавшись, взревел:
– Сука! – и кинулся было в мою сторону.
Тут степенно подошел блондин и велел громиле пойти переодеться, чем оказал мне немалую услугу. После чего так же обстоятельно, как и шагал, намотал мои волосы на кулак и, уставившись прямо в глаза, процедил:
– Не была б ты мне нужна, дрянь, прикончил бы тебя прямо здесь и сейчас. И оставил бы валяться в луже собственной мочи.
Я смотрела в его совершенно безумные глаза и упрямо молчала.
– Ты че еще и линяешь? – удивленно разглядывал "Борисов" длинные пряди, оставшиеся в его руке, – От любовничка подцепила что-то? – мерзко заржал он, радуясь собственному остроумию, и повел меня на выход.
– Ага. Стригущий лишай, – выплюнула я, глядя на похитителя исподлобья.
Как-то сковывать мне руки или спускать до щиколоток штаны блондин не стал, ограничился лишь вновь намотанными на грубую пятерню остатками волос. Мол и так никуда не денусь. В торцевой комнате с одной лишь входной дверью мы остановились у сплошной стены и я непонимающе уставилась перед собой. Хотелось бы наградить недоуменным взглядом и блондина, но из-за тугой хватки головой было особо не пошевелить.
Тем не менее, ждать пришлось недолго: когда откуда-то сбоку раздался щелчок, и фальш-панель отъехала в сторону. Все вопросы отпали сами собой. Мы прошли сквозь узкий проход и оказались в богато обставленном холле. И вот тут уже мое сердце неприятно сжалось: обстановочка оказалась до боли, до жгучей рези в желудке знакомой. И настолько же отталкивающей. Я даже примерно могла предсказать, где и в чьей компании в скором времени окажусь. И отнюдь не оттого, что в свете последних событий во мне вдруг открылся дар ясновидения.
Мы прошли по коридору, достойному лучших поместий конца девятнадцатого века, и остановились у резной массивной двери с золотистой латунной ручкой. "Борисов" постучал и, не дожидаясь ответа, вошел в кабинет, толкая меня перед собой.
На обитой бархатом кушетке возлежал в царской позе Машков Виктор Иванович собственной персоной и потчевал себя любимого коньяком из старинной серебряной рюмки. Этикетка на рядом стоящей бутылке не дала шанса ошибиться с типом напитком.
"С его-то здоровьем еще только выпивать не хватало" – подумала я отстраненно.