– Я не собираюсь, подобно капитану Гарсии, указывать вам, как поступать. Те из вас, кто желает уйти – кому есть, куда, и есть, к кому – они могут уйти хоть прямо сейчас, и никто не смеет больше задерживать их! Но я, – голос его стал ниже и глубже, в нем прорезалась вдруг скорбная нота, – я думаю о тех из вас, кому по милости Великой Испании теперь некуда податься, незачем и не для чего жить. Есть место, где вас примут с радостью, где никто не посмотрит на вас с презрением и не спросит о вашем прошлом! Именно его столько лет старался уничтожить капитан Гарсия. Даже мертвый, он дотянулся бы до него и разрушил до основания… Но мы не позволим ему это сделать! – голос Генри вновь окреп, сделавшись словно отлитым из металла, полновесным и твердым – ничего юношеского, ничего прежнего, вежливо–ласкового не осталось в нем. – Мы доберемся до Тортуги раньше людей, которых он своим шантажом вынудил напасть на нее, точно так же, как прежде вынудил вас – служить ему! Мы прогоним прочь этих негодяев, а после, – забыв о ране, он широко размахнул руки, словно желая обнять разом всех вокруг, – после там, на том острове мы построим свой мир, в котором больше никто не посмеет распоряжаться нашими жизнями за нас!!!
– Ура капитану Фоксу! – неожиданно раздался крик из толпы, мгновенно подхваченный множеством голосов. Генри остановился, и глаза его расширились почти удивленно: прежде Морено без тени сомнения поверила бы ему, теперь же лишь усмехнулась со смесью восхищения и изумления, нисколько не возмутившись хитрости столь ловко окрутившего всю команду юноши. Внезапная идея, опалившая сердце давно забытым почти детским восторгом, родилась вдруг в ее сознании.
– Флаг! Нужно поднять наш новый флаг, – хватая за плечо стоявшего рядом Педро, воодушевленно крикнула она. Тот глянул на нее, моргнул и, кажется, тоже понял: круто повернулся и бросился вниз, в трюм.
На кораблях капитана Гарсии, при всей его ненависти к пиратам, имелись флаги с явно принадлежавшей им символикой – трофейные, разумеется. Бог весть, с какой именно целью их хранил непримиримый испанец, но Эрнеста подозревала, что те использовались для обмана, представляя галеон под таким знаменем как призовое судно. В противном случае легкие суда других пиратских команд ни за что не подпустили бы к себе подобную громаду близко – а под руководством достаточно толкового и умного человека не сделали бы этого вовсе, не посмотрев и на дружественный флаг. Но неопытный или молодой капитан вполне способен был бы допустить подобную неосторожность, и Морено могла только гадать, сколько команд поплатилось за нее жизнями своих людей.