Олдеры отправились в вечное путешествие, не покидая Долины ни на секунду. Они стали частью ритуалов племени, правда, длилось это недолго: до самой их смерти.
Они умерли сами, ведь олдера нельзя убить – он уже мертвец. Настоящий олдер не умирает – он отправляется в путь на Последнем поезде. Чужаков усадили в Последний поезд, как и велели предки, а остальное сделало время.
Сначала пленники кричали и плакали, грозили возмездием, пытались сломать решетки, бились в закрытые двери вагонов. Потом плакали и молили отпустить их. Просто дать уйти. Они обещали никому не говорить о Долине и не пытаться отомстить.
Люди Долины слушали их, хитро улыбались, устраивали песнопения возле вагонов, но двери кэрроджей оставались закрытыми.
Олдеры всегда врут, им нельзя верить.
Потом пленники начали умирать.
Первой ушла герла – просто сняла шлем своего защитного костюма, и скоро к ней явился Беспощадный.
Остальные умирали тяжелее. Медленнее. Мучительнее. Но в конце концов из вагонов перестали доноситься стоны. Все было кончено – и всему было положено начало. Достаточно один раз хлебнуть крови, чтобы понять – крепкая вера требует человеческих жертв. Доброта объединяет куда хуже совместного ритуального убийства.
Культ требовал новых мертвецов – и получал их.
Последний Поезд всегда должен был быть готов к путешествию, ведь никто не знает, когда олдеры придут в следующий раз. Для этого надо содержать его в чистоте, смазывать, не дать ржавчине источить металл! А еще – в поезде должна быть еда для пассажиров.
Еда должна быть свежей, то есть живой, но не иметь возможности сбежать. Еду полагается обездвижить, исключительно для соблюдения традиций – и пленным рубили ноги и руки, перед тем как бросить их в пропахшие смертью вагоны. А для того чтобы их мольбы не разносились на всю Долину, еще и вырезали языки.
По мере того, как «еда» умирала и приходила в негодность, запасы обновляли. Племя доедало то, что оставлял им поезд. Он стал кровожадным монстром, хотя был просто поездом – грудой металла, стоявшей на вечной стоянке. Он стал средоточием зла, потому что челы, поклоняющиеся ему, стали чудовищами.
Книжник знал о подобных верованиях из книг, но это знание не делало его добрее или терпимее к людям Долины. Скорее уж укрепляло в понимании того, что в этом мире выживает тот, кто стреляет первым.
И Белка была права.
Книжник зажмурился.
Бегун…
Бегун тоже был прав, пусть это и неприятно признавать.
И права Сибилла, без колебаний размотавшая кишки убийцам своих сестер.
И сам он жив только потому, что кто-то делает за него грязную работу. Но рано или поздно придется делать ее самому. Пережитое изменило его, но недостаточно, чтобы дать ему рефлексы Бегуна или жрицы. А жаль… Он понял, что ему действительно жаль, хотя сначала запнулся об эту мысль.