– Ратники его так называли, – ответил сэр Ричард, удивленный горячностью Марианны, и, уступая ее настойчивому взгляду, попытался описать погибшего. – Он был высок, темноволос. Облик истинного воина! Очень приятное лицо и удивительно синие глаза! А знаете, что в нем было самое поразительное? Я только мельком встретился с ним взглядом, и его глаза словно вынули из меня всю душу и рассмотрели ее на просвет!
Окаменев от безысходности, Марианна подняла глаза на отца. Немногими, но точными словами сэр Ричард нарисовал перед ней образ, который не мог принадлежать никому, кроме Робина.
– Полно, моя дорогая! – заметив огорчение Марианны, поспешил утешить ее сэр Ричард. – Стоит ли вам так расстраиваться о безродном разбойнике? Да и что его могло ждать? Рано или поздно он бы погиб, и хорошо, что так, а не на эшафоте!
– Лорд Шервуда однажды спас мою дочь, – сказал Невилл, приходя на помощь Марианне, которая, как он видел, была на пределе сил, – поэтому я разделяю ее огорчение. Ступай к себе, Марианна! Ты ведь хотела обдумать свадебный наряд. Сэр Ричард, идемте со мной, перекусим перед дорогой.
И он кивнул Марианне, которая была благодарна отцу за то, что он прекратил эту пытку.
Она не помнила, как простилась с сэром Ричардом, – кажется, достаточно любезно, поскольку отец посмотрел на нее одобрительно. Не помнила, как добралась до своих покоев. Она пришла в себя только в молельне, стоя на коленях перед распятием, и поняв, кто она и где, низко склонила голову.
Перед глазами Марианны стоял Робин: освещенный лучами весеннего солнца, которые тонули в глубине любимых синих глаз. Родная ленивая усмешка, всегда появлявшаяся на его губах, прежде чем он склонялся к ее лицу, чтобы поцеловать ее. Гордый поворот головы… Сердце, которое понимало ее раньше, чем она успевала высказать словами самые потаенные мысли. Всего лишь три дня назад она встречала рассвет вместе с ним, в его объятиях, прощалась, провожая в Шервуд, была уверена в его возвращении! А он не вернется, уже никогда не вернется к ней!
Он погиб, и это ее вина. Его должен был спасти оберег, но не спас потому, что она колебалась, когда он просил ее уйти с ним! Оберег не поверил в силу ее любви, как не верил Робин, погибнув с мыслью о том, что она не любила его так сильно, чтобы не только пообещать, но действительно связать свою жизнь с ним и вступить в его мир – полный опасности, но также исполненный свободы и любви! Оберег не просто силен, он еще и очень верен. Нет истинной любви – нет и защиты. Сердце ее матери Рианнон тоже осталось где-то, может быть, в Уэльсе. Ясно одно: оно никогда не принадлежало отцу Марианны. Поэтому мать и не отдала мужу оберег – он все равно не исполнил бы своего назначения, раз не было любви к тому, кто его носил. Сколько Марианна ни помнила мать, в ее глазах всегда была печаль, и эта печаль навлекла болезнь, в которой Рианнон сгорела как свеча. Она, Марианна, гораздо больше близка по своей природе к матери, чем думает отец. Значит, и ей не придется долго ждать избавления от жизни, которая навсегда станет унылой тягостью без Робина.