Тишина была осязаемой. Варя продолжала смотреть в окно. Собиралась гроза. Ее уши горели, сердце отбивало ритмы святого Витта. Тахикардия, вяло подумала она. В голове роились мысли, но она не могла ухватиться ни за одну из них. Мысли опавшими листьями взметнулись в голове, закружились, понесли Варвару в прошлое.
Луиза сложила губки гузкой и смотрела на гостя обвинительно, словно он собирался стащить ее столовое серебро. Он устроился в кресле рядом с ней.
–Как видите, вопросов накопилось слишком много. Я уже молчу об убийстве сторожа вашего музея. А времени у меня слишком мало. В ваших же интересах рассказать мне все, пока я не стал копать глубже. Ваши тайны обещаю не выносить на публику. Мне не интересно, как вы тут зарабатываете на жизнь и куда расходуете ваши таланты. – Он повернул голову, взглянул на графинюшку. Она размышляла, автоматически перетасовывая колоду игральных карт с ловкостью шулера. Бруно хмыкнул.
–Партию в бридж? Преферанс?
–Козел.
–Простите?
–В козла говорю сыграем. Чай не в Европах ваших.
–Папа был по-настоящему талантлив…– Тихо начала Варвара у окна. Все на нее посмотрели. Бабка вздохнула.
Папа, Михаил Вячеславович Третьяков, был талантлив от Бога. Таланты были дарованы ему безусловные, фундаментальные. Все, к чему прикасался папа, превращалось в шедевр и затем, по логике вещей, в деньги. Прикасался он к таким изысканным золотым браслетам и брошам, серьгам и кольцам, коих в советских ювелирных магазинах увидеть было немыслимо. Изящные инкрустированные часики, затейливые цепочки, роскошные подвески, вышедшие из подпольной папиной мастерской, пользовались оглушительным успехом как среди жен партийных работников, так и среди жен криминальных авторитетов. Папа был артист и маэстро. Папа пользовался безграничным уважением среди ювелиров, к нему обращались за консультациями и профоценкой. Более того, папа обладал определенной властью в городе. Будучи на короткой ноге с власть имущими, он был вхож в очень приличные дома, умело пользовался обширными связями. Помимо таланта ювелирного, папа наделен был еще и талантом предпринимателя. Он активно участвовал в организации передвижных выставок, перемещался по всей стране, обретая надежных единомышленников и налаживая каналы сбыта драгоценностей. Мелочиться папа не любил. Но, то ли наученный горьким опытом предыдущих поколений семьи, с завидной регулярностью терявших нажитое до последней полушки, то ли от врожденной скромности, папа не любил себя афишировать. Жили они всегда скромно. Папа, бабуля Луиза Вацлавна, в прошлом заслуженная учительница французского языка, вышедшая на пенсию, и Варвара. Бабуля с детства забивала головку Варвары сказками о несметных сокровищах, взращивала трепет и уважение к славным предкам, требовала беспрекословного знания этикета, хороших манер и французского языка. Папа называл бабулины постулаты несвоевременной и неуместной блажью, но яро спорить с ней по известным причинам остерегался. Так Варвара и росла, в школе салютовала дедушке Ленину, дома оттачивала реверансы с бабушкой Луизой. Частенько по ночам Варвара слышала, как бабуля с папой с неподдельным трепетом поминали всемогущий обхсс. Папа пил капли, Луиза Вацлавна выпивала рюмку коньяку. Из обрывков разговоров Варя понимала, многие хорошие папины знакомые пали жертвами грозного обхсса. Папа нервничал. А в начале 90х папа вдруг расцвел. Сначала они из тесной двухкомнатной хрущевки переехали в квартиру побольше. Папа сделался всеми уважаемый бизнесмен. Дело его росло и ширилось. А когда Варе стукнуло пятнадцать, они переехали в огромный барский дом, настоящую усадьбу. Впервые Варя видела бабулины слезы. Она тогда сказала, что это их настоящий дом, родовое гнездо. Гнездо стоило папе целого состояния и пошатнувшегося здоровья.