– Полноте, Вера, – попыталась успокоить ее Ягарья, что сидела рядом с ней, во главе стола, – ежечасно люди мрут от проклятущей гадины.
– Так близко первый раз чувствую, – ответила Никитична, глядя в стол перед собой. К еде она не притронулась. – Они кричали, а фрицы смеялись с них. Понимаешь, Павловна, смеялись с того, как дитяти мелкие мучились, а мамок заставляли смотреть. А потом и их самих… Нелюди! – крикнула она и, громко стукнув кулаком, вышла из-за стола.
– Ты куда? – крикнула ей вслед Ягарья.
– К Павлу нашему. Поговорить с ним надобно.
Следом за Никитичной побежали и Таня с Настей.
– Павел Сергеевич, – сказала Никитична, войдя к нему в комнату, – уж прости, что так врываюсь, но дай-ка мне свою руку, сынок.
Женщина аккуратно присела рядом с парнем, за ней вошли Настя с Татьяной, а после, не спеша, и Ягарья. Даже баба Феня привстала со своей постели, с которой она все реже поднималась, чтобы вслушаться и понять, что происходит.
Паша протянул руку Вере Никитичны.
– Из какой ты деревни, милок? – спросила она, стараясь спрятать свое волнение в голосе. Ей этого не удавалось.
– Угревище, – растерянно ответил тот, – это по другую сторону Брянска.
– Знаю я, знаю, – сказала Никитична, поглаживая грубую мозолистую ладонь парня. – Прости, сынок, прости. Но нет больше деревни твоей…
– Как нет? – приподнялся он с постели. – А мама моя? А сестры?
Вера Никитична покачала головой, слезы потекли на по обычаю хмуром и редко приветливом лице.
– Вчера. Вчера немцы сожгли твою деревню, а всех, кто там был, убили…
– Как всех? А дети?
– Говорю, как вижу, – ответила Никитична, – всех…
– А если ошибаешься?
– Вера Никитична никогда не ошибалась, – ответила Ягарья, стоявшая в дверях. – Соболезную, Павлуша.
– Немцы! – крикнул Ваня, вбежавший в дом. – Немцы подходят!
Все засуетились и тут же забыли про сожженную вместе с ее жителями деревню Угревище – надо было свой дом спасать.
– Настя, ты оставайся с Павлом. Стой у порога и работай глазами, девка, работай, как умеешь, ради памяти твоей матери.
Строго наказала Павловна Анастасии, да та и без нее знала, что будет грудью стоять, защищая Павла.
Их было четверо. Все приехали на военной немецкой машине без крыши. Когда Ягарья вышла из дома, то увидела, что на заднем сиденье, трясясь от страха, сидит и плачет Маруся.
Глаза Павловны вмиг налились злобой, где-то из глубин своего скрытого подсознания она готова была выпустить на свободу свою внутреннюю бабку-немку, кровь которой, хотела она того или нет, а текла в ней. Ее девочку, одну из ее девочек, да и кого – Марусю! – самую наивную и по-детски добрую, которая уж никак не выглядела даже старше Татьяны, немцы хотят забрать. Для чего, догадаться много ума не надо было.