Мужик сдул с кружки пенку. Промахнувшись, на сапог.
– А на кой он вам такой?
– Какой такой?
– Пахомыч с субботы в несознанке. Намандячился у крестника на свадьбе.
Родионов почесал затылок:
– Невезуха!
– Ладнось, мужики, потопали к Пахомычу! – Сжалился мужик. – Стану ему ухи оттирать, чтобы протрезвел.
– Помогает? – недоверчиво спросил Олег.
– А то! Только уговор: за ухо возьму с вас по две кружке пива.
– А сколько у Пахомыча ушей? – Осведомился Родионов.
– До свадьбы было два… Лады, потопали к Пахомычу. Его изба – на заду деревни.
Метрах в ста от пахомычской избы проводник притормозил. Прислушался.
– Живой, однако!
Из избы начальника лесхоза раздавался богатырский храп.
Проводник выбил сапогом калитку, подошел к окну, локтем выдавил фрамугу. Из окна на нас пахнуло плотным бормотушным перегаром.
– Пахомыч, до тебя – клиенты!
Пахомыч с напрягом приподнял башку (так тяжеловес отрывает штангу от помоста).
– Сведи их на пятую засеку. ДеревА ошкурите в Собачьей балке. Бензопила сломалась, пусть двуручной пилят.
Пришли на пятую засеку. Нашли четыре мачтовых сосны. Проводник вручил нам двуручную пилу.
Мы принялись за дело. Но после первого запила, Олег с размаху отшвырнул пилу.
– Такой пилой комару яйца только обрезать! Командир, а ну, сгоняй за мужиками, пусть помогут!..
– А чё гонять за ними? Вот они!
На поляне появилась волокуша. Печенкин был тут-как тут. Нюх на клиентуру у Лёхи был собачий!
Печёнкин
Печенкин Лёха! Ему бы позировать художнику: красавец, волосы до плеч, голубоглазый, рубаха нараспашку, на груди болтается латунный крестик. Всё бы хорошо, если бы не пил. Но не пить не может. Объясняет это тем, что систематическая выпивка облегчает ему жизнь. А жизнь, по его словам, у него такая выдалась, что и татарину не пожелаешь.
Позапрошлым летом Печенкин остался круглым сиротой. С интервалом в месяц потерял отца и мать. Отец, будучи в крутом подпитии, утоп в Курёхинском болоте. Злые языки трепались, что он и вовсе не утоп, а просто-напросто убёг из дома. Его не раз встречали с какой-то молодухой – то в Суздале, то в Муроме, то в Костроме, то во Владимире, то в Ярославле – в «Золотом Кольце».
Мать скоропостижно умерла в коровнике во время дойки. Скопытилась прямо под бурёнкой. Ухватилась за ее сосок и повалилась на ведро, расплескав парное молоко. Осиротевшую корову Печенкину, со слезами на глазах, по наущению соседей пришлось сдать на Киржачский мясокомбинат. Для Лёхи потеря Зорьки обернулась горем. Ведь он любил её (признаться страшно) больше, чем отца и мать. Привели буренку в дом, когда Печенкин был еще пацаном. Он привязался к ней, как к родному существу. По пять раз на день навещал ее на лугу, где паслось деревенское стадо, поил колодезной водой, на рога одевал веночки. Теперь, в одночасье потеряв и Зорьку, и отца, и мать, Лёха по ночам мучительно ворочался в постели и не мог уснуть. Ему неотвязчиво грезилась убиенная буренка. Отец и мать его не навещали, а вот Зорька объявлялась постоянно. Шершавым языком ласково лизала Лёхе щёки и жалобно мычала…