А если так – немедленно бежать к себе в каюту, потом в гальюн и спасать положение.
Саша бочком двинулась к выходу, и Кочетов повернул голову в её сторону. На сейчас раз его взгляд не скользнул по ней, как по куску стенки – он улыбнулся ей вполне дружелюбно. Всё, мол, под контролем, не волнуйтесь, товарищ журналист.
Ей бы такую уверенность.
Худощавая фигура в синей матросской рубахе неловко протиснулась в каюту, громыхнула дверью:
– Разрешите, товарищ старший лейтенант?
Доктор Агеев поморщился, опустил «Убийство в Восточном экспрессе» в ящик стола.
– Матрос Ольховский, не горлопаньте на всю лодку. Режим «Тишина» всё ещё в действии. Проходите, садитесь, – он кивнул на кушетку, застеленную клеенкой. – Что у вас? Хромаете?
Матрос уселся, машинально потёр ладонью слева под рёбрами.
– Нет, это ничего, товарищ старший лейтенант, я просто ушибся… упал… пройдёт.
– Допустим, – Агеев запустил руку в коробку с карточками. Нет, не то, это офицерские, где же… а, вот. – Тогда какие жалобы?
Матрос молчал, уставившись на собственные тапки. Пальцы беспокойно елозили по колену. Агеев подавил вздох:
– Так и будем молчать до конца автономки? Ольховский, у нас не всё время мира в запасе, моя смена скоро кончается.
– Я не знаю, как об этом сказать, – Ольховский поднял гладко стриженную голову. – Я, когда подписывал контракт, думал, всё будет в порядке. И пока в базе стояли, мне нормально было. А тут… всё время под водой – я ёбнусь скоро… виноват, тащ доктор, свихнусь. Я не могу так.
Агеев хмыкнул, повертел в руках медкарту Ольховского. Ишь ты, тонкая совсем, почти не болеет.
– Я-то вам чем могу помочь, матрос Ольховский? Выписать успокоительных таблеток? Мы их на борту не держим: от них реакция замедляется и здорово в сон клонит. Или, может, мне пойти к командиру и попросить его срочно всплыть и вызвать спасательный вертолёт, потому что матрос Ольховский пересмотрел свой выбор жизненного пути и не хочет больше служить с нами на подводной лодке?
На худой шее дрогнул кадык.
– Не могу я, товарищ доктор, – глухо произнёс парень. – Видеть больше это всё не могу.
Агеев подавил вздох. Придвинулся ближе к столу, наклоняясь вперёд.
– Слушайте меня, матрос, внимательно. На флоте слов «не могу» нет. И если вам этого не объяснили в военкомате, я могу вам только посочувствовать. Но не буду. Потому что мне плевать, что у вас в башке. И всем на лодке – плевать. От вас нужно, чтобы вы точно и неукоснительно, блядь, выполняли ваши должностные обязанности. И если для этого потребуется окунуть вас с головой в цистерну с дерьмом, мы это сделаем!