Мы пролетели ворота, как две стрелы, и кинулись по дороге к городу. Холопы бежали за нами с полверсты, потом отстали. Будь у них прыти поболе – не сносить нам голов, да разве ж за нами угонишься? Я долго слышала за спиной обещания поймать меня и высечь, однако эти обещания растаяли в воздухе утренним туманом. Пусть прежде бегать выучатся! Обещать все мастера, а как дела коснётся, так никто ничего не умеет.
От этого бега я немного подустала и потеряла осторожность, да и Добрыня, думаю, тоже потерял, ибо ни он, ни я не заметили высокого старца. Тот стоял на обочине в тени вековой ели, опершись на посох, а на плечах его лежала серебристая волчья шкура.
Волхв!
– Здрава будь, Лебёдушка.
Голос тихий, мягкий, завораживающий, будто лёгкий шёпот лесного родничка, но в ушах моих он отозвался громом небесным. Я вдруг почувствовала, как забилось сердечко, как поплыли перед глазами радужные круги. Ноги подкосились, дыхание перехватило, а душа метнулась в лесную чащу испуганным оленёнком. Но от такого не убежишь, даже если очень захочется. И Добрыня не защитит, потому как уже полз к старику на брюхе, униженно виляя хвостом.
Я села прямо в дорожную пыль, понимая, что этот волхв может сделать со мной что угодно, ибо знает моё истинное имя.
6
Боль прошла, силы вернулись, и Сухач едва за мной поспевал. Всю дорогу он ныл и просили меня остановиться или хотя бы идти помедленнее. Не привык, трутень, к дальним переходам, разжирел на городских хлебах, ослаб от беспечной жизни. Ну да ничего, до Голуни две седмицы топать, привыкнет.
– Слышь, воевода, может-таки передохнём? – опять заныл Сухач. – Сил моих боле нет эту пыль глотать.
Я даже не обернулся, была б нужда. В конце концов, не он мне – я ему нужен, вот и пускай поспешает. А не хочет, так я никого силой не держу. Со своими печалями я и без него справлюсь.
Да уж, печали… И кой бес дёрнул меня связаться с этим Фурием? Соблазнился лёгкими деньгами, позарился на девку непутёвую и потерял всё: дружину, лодью, самого себя. А ведь могли на службу пойти к василевсу царьградскому или обров бить по Днестру и Дунаю. А теперь ещё и бабка…
Я нащупал за пазухой кожаный кошель с заветным оберегом и крепко сжал его. Сущая ведунья эта бабка. Посмотришь – ну в чём душа держится? – а как головой поведёт, взглядом ожжёт, так и не знаешь в какую сторону деваться. А голос? Будто сама Мать Сва-Слава через неё вещает. Скажи она тогда, чтоб в речной омут бросился – и бросился бы. И не раздумывал нисколечко. Вот какая в ней сила. Зелья мне дала, заразу ромееву из нутра вывела, велела в Голунь идти, внучку её выручать. А чего эта внучка в Голуне позабыла? Какого рожна её туда понесло? Ей что, Киев уже не по нраву?