То, что идти следует в Голунь, я не сомневался ни дыханья. Если бабка в самом деле ведунья, стало быть, знает, что говорит. Я потому и не удивился, что она нашла меня. Для ведуньи человека найти, всё одно, что мне лук натянуть – никакого усилия. Она, коли захочет, может одним только взглядом в порошок меня сиереть, так что найду девку, верну на прежнее место – отколь взял – и в Царьград, на заработки. И впредь девок никогда боле воровать не стану.
Я облегчённо вздохнул, поправил заплечную суму и прибавил шаг. До Голуни путь не близкий, а бабка велела поторапливаться. Водным путём на лодье, было бы быстрее, да где ж теперь лодью взять? Мою ромей сжёг, а за чужую платить надобно. А у меня ныне не то что денег – обувки приличной нет. Сняла с меня чья-то добрая душа сапоги, пока я в беспамятстве лежал. И ремень из турьей кожи, и нож боевой, и меч – друга верного – всего лишили. Но если босиком ходить привычно, то без оружья голо. Сжился я с мечом своим. С тех пор, как добыл его в бою тяжком, так с ним и не расставался. Потеря его для меня сродни потере руки. Я же его как самого себя чувствовал, имя ему дал. Ну да пожелают Боги – отыщется моя потеря.
Идти лесной тропой легко и вольготно. Стоят по обе стороны могучие дубы, будто часовые у дворца василевса, смотрят на путника с высоты своей мудрости и качают ветвями, переговариваются меж собой. Жидкий подлесок молчит, вслушивается почтенно в их колдовской шёпот, и только птицы щебечут безбоязненно, радуясь новому светлому дню. Далеко позади остался батюшка Днепр, где-то в полуночной стороне несёт свои воды красавица Десна, а впереди великий славянский град Голунь, глава всей северской земли.
Самая безопасная дорога до Голуни – сначала берегом Днепра, а потом вверх по Ворскле прямиком к торговой пристани. Путь сей стерегут от вражьих набегов города-крепости Кремень, Ратилов, Белка и ещё добрый десяток застав. Всё это славянская земля, дедами нам заповеданная, а к полудню от порубежной черты в прибрежных степях Скифского моря кочуют свирепые угры, да шныряют в поисках добычи лихие ватаги крымских готов. Одинокому путнику заходить в те края заказано. Да что одинокому – в малой дружине идти, только смерти искать. Часто те ватаги обходят краем сторожевые вежи, глубоко вторгаются в северские земли, собирают многолюдный полон по деревням, а потом ведут полоняников в хазары или на рынки Царьграда – и тем живут.
При князе Вышезаре готы совсем распоясались, как у себя дома по земле нашей расхаживали. Но ныне им дали достойный отпор. Князь Благояр не сидит сиднем на своём подворье, а водит рать на угорские кочевья и в Скуфь Готскую до самого Неаполя, и тем сдерживает вражьи набеги. Однако готы – союзники Царьграда, и василевсу князь Благояр словно кость в горле. Шлёт василевс готским вождям серебро и велит по-прежнему зорить селенья северские. И уграм шлёт серебро василевс. И уличам. И тиверцам. И полянам. И нет от того на славянской земле крепкого мира.