– Нас и били, и работать заставляли, и мешки таскали… Я в ее годы уже нянькой в людях жила. Все бы были калеками! Люди умеют воспитывать, а я не умею, – мать тяжело вздохнула, оправдываясь. – Надо было придушить, когда родилась. Сразу же было понятно, что ума нет… Говорить начала после четырех лет. Изверга еще не было, что уж на него-то валить. Я привыкла, а людям неприятно на нее смотреть, – заступилась она за отчима.
– А ходить? – поинтересовалась соседка.
– Пожалуй, тогда же, – ненадолго задумалась мать. – Она и видеть-то не видела… Глаза у нее были ровно как неживые…
– Это, Тина, церебральный паралич. Она себя не контролирует. Скажи спасибо, что поднялась и в школу ходит! Обычно с таким диагнозом сразу бросают, они олигофренами становятся. Учится-то она у тебя как?
Мать пожала плечами, наморщив лоб.
– Читает много. Пока по голове не треснешь, не услышит. Порой ору под ухом, а ее как будто нет. А про школу даже не интересовалась… Не знаю, надо спросить…
– Не умно ты, Тина, ее воспитываешь, надо побольше внимания уделять. Может, прошла бы болезнь, – укорила соседка.
Любка заинтересованно прислушалась, навострив уши, незаметно отвернулась, пощупав нос. И вправду, маленький, курносый, с горбинкой в одном боку, постоянно чем-то забит. Дышать она им не умела, а если и дышала, то тяжело. Пыхтела и сразу начинало невыносимо свербеть, так что не было сил терпеть, и не хватало воздуха. Дышать через рот она привыкла, ей это казалось так же естественно, как моргать или глотать.
Соседка работала медсестрой в больнице, ей можно верить. Ничего подобного о своей болезни Любка раньше не слышала. Но вряд ли паралич – парализованная бабушка сначала ходила с табуреткой, а потом лежала неподвижно. Врач тыкал бабушку иголкой, а она ничего не чувствовала. А ее ноги и руки лишь иногда переставали слушаться и висели как плети, ослабнув совсем, так что она не могла их поднять, или тряслись с такой силой, что могла себя ударить, и гнулись с огромной силой, когда хотела пошевелить пальцами. Но она их все равно чувствовала, даже легкое касание. И ноги – бегала она быстро, они отказывали потом, когда понимала, что не догонят, или, например, когда думала, что снова или побоится вдарить Инге, или ослабеет и не хватит сил поднять портфель в нужный момент… Если был паралич, он не мог прийти и уйти по желанию. Болезнь была, но другая.
Любка пересела на табуретку, поближе к кухне, но соседка и мать перевели тему.
Любка расстроилась, неплохо бы, если бы мать знала, что с нею происходит. Мать в болезнь не верила, считая Любку ненормальной, дурой, плохо воспитанной. Как все. Никто и не задумывался, как страшно, когда не понимают, что ты и тело не одно и то же.