Рукопашная. Реконструкции боя на участке 86 –го пограничного отряда. (Битва оружейников. Пулемёты. Фильм 8.) Скриншот.
Мы просто пытаемся прикладами винтовок и собственными телами вытолкать непрошеных гостей со своей земли. Немцы пятятся, такого напора они не ожидали. У прибрежной кромки воды выталкивание переходит в кровавую рукопашную.
Дерёмся мы и немецкие пограничники; я узнаю их по форме. Мы нередко встречались с ними, будучи в нарядах, и издали приветствовали друг друга, а сейчас мы приветствуем их прикладами, штыками и кулаками. Бьём тех, кто стоит на ногах, кто бьёт нас. Кто ползает по земле в полуобморочном состоянии без каски – не в счёт; не в счёт и те, кто бросил карабин и пытается перебраться на другую сторону речки, судорожно хватаясь за прибрежную траву и склонившийся к воде кустарник. Они уже не бойцы. Воинственный арийский дух их оставил.
Да – мы отчаяннее. Да – мы напористее. Да мы сплочённее и злее и наши приклады и штыки чаще достигают цели. Раз захотели рукопашной, то получите, мы – не против. Отражаю удары прикладом: один удар, второй, третий. Немец обнаглел и потерял осторожность. Делаю выпад штыком. Немец оседает и падает лицом в землю.
Никому не хочется умирать в этом лязге металла о металл, но кому-то придётся. Здесь драка на равных, кто кого. Вижу, как рыжий детина в каске топит нашего пограничника, окуная его голову в речную жижу. Немец настолько здоров, что наш пограничник против него, выглядит подростком. В ту же секунду прыгаю с берега фрицу на спину и одновременно бью прикладом в шею и, по всей видимости, ломаю «гансу» шейные позвонки. Он моментально выпускает жертву и тут же, я сам, оглушённый, падаю в ржавую воду рядом с верзилой.
Вода охлаждает мою голову и приводит в чувство. Я ощущаю, как кто-то хватает меня и тащит на берег. Вот я уже на берегу. Мир вокруг меня какой-то странный. Он глухонемой. Я вижу, но ничего не слышу. Перед глазами мелькают, топающие сапоги, вижу валяющиеся тела немецких солдат. Один из немецких пограничников катается по земле, обхватив голову руками; другой, с окровавленной головой, стоит на коленях, подняв руки на уровне плеч, и просит пощады. Он что-то лопочет, но я его не слышу. Слух ко мне ещё не вернулся. Один фриц сидит на земле и пытается одеть очки. Он подслеповато щурится и чему-то меланхолично улыбается. Вот он их одел; а в очках вместо стёкол торчат одни осколки. Жалкий и смешной этот воин великого фюрера.
Наконец слух мой прорезается. Я окончательно прихожу в себя и, покачиваясь, встаю, но мне уже не приходится участвовать в драке. Я вижу, как несколько немецких вояк торопясь выбираются из речки на ту сторону. Другие остались в ней навсегда.