Мысли перекатывались, как стеклышки в детском калейдоскопе. У Ани был такой давным-давно. Она очень любила его, любила так сильно, как редко любила вещи, всюду носила с собой, а потом, кажется, потеряла – оставила в детском саду? Опрометчиво одолжила кому-то из настойчивых товарищей по детской площадке? В раннем детстве Аня избегала других детей, но, если не удавалось, плохо умела им сопротивляться. Марина нервно отхлебнула коньяка, и горло обожгло горьким жаром. Она не могла вспомнить, что именно случилось с калейдоскопом… И почему-то ей вдруг показалось, что вспомнить это – куда важнее, чем дозвониться до Аниного отца. Важнее, чем обзванивать больницы. Она торопливо отпила еще коньяка, глубоко вздохнула, нервно закусила нижнюю губу и обнаружила, что уже изгрызла ее до ошметков, как не делала со времен учебы в университете. Ее вело, голова кружилась, и кухня дробилась, плясала, распадалась.
Почему-то Марина почувствовала, что вспомнить, что случилось с калейдоскопом, – предельно важно.
«1 сентября
Не знаю, почему я думала, что теперь они прекратят.
Летом все кажется другим. Издалека угрозы выглядят крохотными. Как люди умудряются вестись на такой простой оптический обман? На даче или на море они посмеиваются над одноклассниками и учителями, как будто напрочь забывают о страхе и ненависти. Они так радуются бабочкам и плеску волн, что совсем забывают головой подумать. В конце концов, окончание лета захватывает их врасплох, и они возвращаются по коробкам, присмиревшие, чтобы уже через пару дней снова начать и страдать, и ныть, и жаловаться, и обещать себе, что в следующем году… Что?
Впрочем, кажется, в этот раз и я тоже поддалась общему помешательству – и поплатилась за это. Потеря бдительности – непозволительная роскошь для того, кто еще не окончил школу.
Утром мама, как всегда, ушла на работу попозже, чтобы проводить меня. Лучше бы она этого не делала. Охи, ахи, умиленный щелчок фотоаппаратом – кажется, если бы в улыбках можно было перемазаться, эти я бы оттереть не смогла.
– Просто не верится, что ты стала совсем взрослой. Подумать только, выпускной класс. Аня, ты наелась?
– Да, сыта по горло, спасибо.
Она прекрасно знает, что я ненавижу, когда меня называют „Аней“, и все равно каждый раз упорно продолжает талдычить свое. Папа, когда я еще имела глупость делиться с ним тем, что думаю, говорил, что мама не хочет обижать меня или злить. Раньше, в детстве, я в это верила, но больше – нет. Когда она говорит свое „А-ня“, в ее глазах загорается удовлетворенный, счастливый огонек. Она отлично знает, как сильно меня бесит. Ей это нравится.