Понесся он, словно метеор, лавируя среди машин, злясь:
– И что это столько идиотов едут по встречной полосе?!
Я подсказал ему, что это он едёт по встречной полосе, а не они. Он был столь ошеломлён от такого открытия, что сбавил скорость. И вовремя: впереди был затор – асфальтовый каток дорогу укатывал. Объезжая его, Амбал врезался передком своего шикарного «феррари» в его зад, смяв свой передок…
Облегчив себе душу матом многоэтажной конструкции, он достал мобильник, набрал нужный номер и кому-то позвонил…
Уже через несколько минут принёсся гаишник. Подошёл к водителю катка и задушевно так спросил:
– Ну, говори, как скорость превышал, как «феррари» подрезал?..
Внимание амбала было отвлечено, я прошёл дальше по дороге. Проголосовал и уселся в «Оку», на которой ехал пенсионер Кузнецов. И когда он попросил рассказать о случившемся, то я принялся хохотать, как никогда в жизни. До этого момента вся моя поездка с амбалом мне смешной не казалась. А когда я ушёл от него подобру-поздорову, она мне показалось совершенно иной.
Насмеявшись вдоволь, я рассказал все события пенсионеру: он остановился у обочину и залился гомерическим смехом, хватаясь за живот…
Неожиданно он стал предельно серьёзным, странным образом уставился на меня. Я – на него. Пенсионер изменившимся голосом произнёс:
– Вы ходите пешком, я – на стареньком драндулете; я едва дотягиваю от одной пенсии до другой, и у вас с финансами не густо. Одеты мы с вами вовсе не как парижане, если не иметь ввиду тамошних бездомных. Так кто же над кем должен смеяться?..
Я пишу драмы и сочиняю юморески. Свои творения я показал известному самарскому драматургу. Читая юморески, он хохотал так, что поминутно ронял очки.
– Брызжущий остроумием юмор, каскад иронии, вихрь тонких каламбуров, водоворот шуток! – восхитился он. – Никогда ещё я так не смеялся. Позвольте пожать вам руку. Молодец!
После он взял мои пьесы, помрачнел и заявил:
– Ну, а это ниже всякой критики, выбросите в корзину. Быть драматургом вам не дано, вы – прирождённый юморист.
Окрылённый я понёс рукописи прославленному юмористу. Он деловито просмотрел рассказики, зевнул и сказал:
– Макулатура! Темы стары, как мир. Оригинальных мыслей меньше, чем витаминов в булыжнике. У шуток лишь одно достоинство – они легко транспортабельны, ибо плоские, словно побывали под сверхмощным прессом; остроты феноменально тупы, а каламбуры напоминают прокисшую капусту.
Тут он заметил драмы, которые я не успел выбросить, начал читать одну из них и увлёкся. Лицо его посерело, губы жалостливо скривились, а в уголках глаз начали копиться большие слёзы и по щеках скатываться на бумагу. Юморист вскочил и заключил меня в объятия, говоря задыхающимся голосом: