Глава тридцать седьмая
Голубое счастье
Федя и Бабуин жили вместе в тесной однокомнатной квартире и вели продолжительную тяжбу в судах Израиля за то, чтобы их признали супружеской парой. - Мы с Бобом боремся за права сексуальных меньшинств, - сказал мне Федор. А Бабуин, сообразив, зачем я явился, посоветовал мне "бросить это дело". - Вы знаете, - сказал он, - у меня есть сведения, что Веньямин по новой заработал и все, кто тем или иным образом связан с ним, будут поочередно исчезать. Уилл был первой ласточкой, за ним последуют другие, поверьте мне. Я хотел поговорить с Федором про Уилла, но он торопился к адвокату. - Я завтра весь к вашим услугам, - сказал он, чмокнул в небритую щеку бабуина, и мы раскланялись.
Глава тридцать восьмая
Возвращение
Из дневника Уилла Иванова:
"Мы подкатили к аэроагентству и купили билеты. Через тридцать минут самолет приземлился в аэропорту имени Бен-Гурьона. Мы спустились по трапу на землю. Самолет окружил эскадрон конной полиции. Нас не собирались арестовывать, нас встретили криками "Ура!" К нам подошел комиссар полиции - низенького росточка, обрюзгший мужичонка в мятой форме. Он был лыс. Лысина блестела на солнце как зеркало. Можно было пускать ею солнечных зайчиков. - Сэры, - сказал комиссар, - вас просит к себе президент страны. - Ого, сам президент?! Комиссара потер лысину волосатыми пальцами и сказал, не скрывая иронии: - Ничего удивительного, господин президент часто встречается с именитыми гражданами. Нас усадили в роскошный кадилак, и почетный эскорт мотоциклов сопровождал нас до самой правительственной резиденции. . Президент встретил меня ласково, вскочил с кресла, протянул руку: - О, дружище, Уильям! - сказал он. - А жисть-то, жисть-то, сука, как заворачивает, а? Я остолбенело глядел на президента. Это был Шмулик. От испуга я не мог вымолвить слова. Передо мной стоял племянник. Да, это опять был он. И зубы у него целы, и кадык без единой царапины. Полдня назад его жрала пума, и вот он снова передо мной. Проклятие, и присесть-то некуда... Я поискал глазами стул - ноги у меня предательски сгибались в коленках. Бессмертно это дерьмо что ли? Не держат ноги-то, куда бы сесть... В страшном волнении я не заметил, что рядом стоит кресло. Как здесь появился этот проклятый? - Да ты не удивляйся, Уилл, то был мой двойник, - пояснил племянник, угадав причину моего смятения, - а здорово похож, правда? Зря ты его к пуме-то на корм... Племянник заботливо пододвинул кресло: - Садись, Уилл, на тебе лица нет. Я сел. Я увидел, как колышутся шторы в кабинете. За шторами нервно дышали телохранители. - Ложь документ на стол! - приказал племянник. Я бросил бумаги старика на стол. - Вот так-то, Уилл, - он похлопал меня по плечу, - У нас так, братишка, у кого деньги, тот и заказывает музыку. Помолчав немного, он насмешливо спросил: - Зачем тебе деньги, Уильям? Чего это ты вдруг задумал идти в миллионеры? Их и так развелось вокруг. Не лезь, брат, не лезь, куда тебя не приглашают. Деньги любят тех, кто знает им цену, а ты романтик, как все аристократы и деньгам счета не знаешь. - Они мне не для счета нужны, - сказал я, пытаясь выиграть время. - Ну да, конечно, - усмехнулся он, - я и запамятовал, ты ведь у нас идейный, с дяденьки моего пример берешь, тоже, покойный, не знал кому бы еще, да поскорее сбыть бабки. - А вам-то на что бабки? - спросил я, - с собой в могилу? - Ну не скажи, - заулыбался племянник, - они мне и здесь понадобятся. У меня, знаешь, каждая копейка на учете будет. Все в дело пущу. В отличие от тебя, брат, я задействую главный принцип коммунистов - "Кто не работает, тот не ест!" Так что будь спок, братишка, всех трудоустрою, никого не обижу. - Утопия, - сказал я, - ничего не выйдет. Племянник не обиделся: - Утопия - это удел экзальтированных болванов вроде тебя и моего дорогого дядьки. А нам, знаешь, на подобную ерунду времени жалко. И он ушел, насвистывая вальс Штрауса. Из-за штор выглянули телохранители. Они взяли меня за галстук, который я купил в Эйлате и повели. В приемной я увидел Анатолия. Изуродованный, он лежал на полу. Я нагнулся к нему и повернул на спину. Он был в сознании: - Шеф, - сказал он, тяжело ворочая окровавленными губами, - спасибо за десятку на Аленби. Горло у меня перехватило комом, я хотел перевязать ему раны, но мне не дали. - Где ботаник? - спросил я конвоиров. - Увели менять брюки. На него не напасешься брюк, на этого ученого. - Зачем ему брюки? Меня толкнули в спину: - Шагай, дура!"