Но Вере было не 16 лет, и даже не 20, а целых 22 года. Человек взрослеет и с каждым годом простая формула любви «Я хочу тебя, а значит, я тебя люблю» усложняется и обвешивается различными нравственными и просто бытовыми условностями. Их, этих условностей, с каждым годом становится все больше. Конструкция под названием «любовь» становится неимоверно сложной. Человек примеряет эту конструкцию на себя, сравнивает чувства, которые у него есть, с теми, которые согласно, построенной им же самим конструкции, должны быть и разочарованно разводит руками. Нет, то, что я чувствую это – не любовь. И только значительно позже, может быть, уже в пожилом возрасте, когда он гладит рукой руку своей, такой же, как и он, пожилой подруги, он понимает, что зря так усложнял формулу любви. Мне нравится гладить эту руку и осознавать, что другому человеку это тоже приятно. Вот и вся формула.
Физическая близость с мужчиной у Веры была. Этим мужчиной был Федор Викентьевич Заруцкий, которого ее отец попросил сопроводить Веру в Америку, поскольку тот ехал туда же. Федор Викентьевич был купцом, пятидесяти пяти лет от роду. Во Владивостоке у него была жена и двое вполне взрослых сыновей. Не дурак и не наглец, но знаки внимания стал оказывать Вере с самого начала их совместного путешествия. Скорее всего, он это делал просто по дурацкой мужской привычке. Вера не давала Федору Викентьевичу никаких поводов для того, чтобы он перешел в решительную атаку. Ее замкнутость, обращенный в себя взгляд, лучше всяких слов отталкивали от нее мужчин. Но Федор Викентьевич безнадежно продолжал за ней волочиться, и Вера решилась. Что ее подвигло на такой поступок, она сама не могла потом себе объяснить. Может быть непривычная обстановка и оторванность от дома? Или желание почувствовать себя окончательно взрослой и узнать о том, как это все происходит? Или простое любопытство? Или и то, и другое, и третье, и все вместе? Федор Викентьевич, как кажется, сам не ожидавший ничего подобного, сначала путался в своей одежде, раздеваясь, потом как-то совсем неуклюже навалился на Веру, а потом стало больно, мокро и липко. Вера сначала испугалась, увидев кровь, потом успокоилась, а под конец просто прогнала купца из своей каюты и думала только о том, как ей теперь выстирать, а потом высушить свои испачканные панталоны.
В близость с Федором Викентьевичем она нырнула, как холодную прорубь зимой. Сейчас все было совсем не так. Мысли о возможной близости с Деклером, подобно дурманящему туману, обволакивали ее, лишая воли. Казалось бы, она должна была сопротивляться этому, но на это у нее не было ни сил, ни желания. Когда он впервые подошел к ней и придумал глупую сказку про полосы на своей спине, как повод позвать ее в свою каюту, она согласилась не раздумывая. И … ничего не получилось. В каюте Деклера обнаружился плохо одетый мальчик. Мальчишка что-то лепетал. Деклер был в полной растерянности. Вера тоже что-то пролепетала и ушла, оставив Деклера разбираться с возникшей ситуацией. Несмотря на то, что у них с Деклером ничего не получилось, Вера была довольна. Перед ней обнажился небольшой кусочек настоящего Деклера. Появление мальчишки перевернуло все, что раньше Вера надумала про этого англичанина. Дети инстинктивно тянутся к хорошему. Их не обмануть внешней оболочкой. Деклер не мог быть плохим человеком.