Несколько коротеньких речей. Начал Добродеев, продолжил мэтр Рыдаев, закончил главный инженер-пивовар.
Сказанное сводилось к тому, что покойного они знали недолго, но человек он был хороший и порядочный, и мир праху.
Монах поддерживал под локоть Лару, бледную, гладко причесанную, в черном.
Она застыла, глядя в пространство перед собой. Иногда начинала плакать, промокая глаза носовым платочком.
Когда комья земли забарабанили в крышку гроба, все почувствовали облегчение.
Расходились неприлично поспешно, тем более припустил изрядный дождь.
Добродеев выскочил вперед и направлял всех к автобусу, чтобы ехать в «Белую сову» на поминки.
Монах повез Лару домой, пообещав Добродееву присоединиться к застолью позже.
Майор Мельник не подошел к группе Добродеева, хотя тот призывно махал ему, и теперь стоял, чертыхаясь, под проливным дождем посреди пустой парковки в ожидании автобуса…
Монах доставил Лару домой. Сварил кофе, сделал бутерброд с сыром и заставил ее съесть.
Она повиновалась. Он достал из бара бутылку коньяку и разлил по рюмкам. Протянул одну Ларе.
Сказал: «Пусть земля пухом», – и выпил одним глотком; Лара едва пригубила.
– Он погиб из-за меня, – сказала она, глядя на Монаха с отчаянием. – Он любил меня, он спас мне жизнь.
– Лара, это был нелепый случай, – сказал Монах, лишь бы сказать, понимая, что ей нужно выговориться. – Хотите прилечь?
Она покачала головой.
– Я жалела, что вышла за Кирилла. Я думала, я смогу полюбить его… А теперь я его убила.
Монах молчал, иногда кивал. Большего от него и не требовалось.
– Я уеду отсюда. Как только подпишу бумаги, я сразу же уеду, я не останусь здесь ни на минуту. Мне звонил Рыдаев, они тоже спешат. Я хочу избавиться от этого завода как можно скорее, если бы Кирилл не затеял с покупкой, мы бы сюда не переехали… а так все посыпалось как лавина… Мне нужно было настоять, но он слушался только Андрея… – Она говорила словно в горячечном бреду, комкая в пальцах носовой платок. – Я не могу смотреть им в глаза… Речицкий подошел выразить соболезнования, а я шарахнулась от него, я боюсь, что он меня узнает. Понимаете, я все время боюсь, что он меня узнает! Что меня узнают на улице… Когда я поняла, что Ребров меня обманул, что это была не шутка, что он задумал какую-то подлость… За шутки не платят две тысячи и не просят уехать! Я места себе не находила, хотела написать Речицкому и все рассказать, но побоялась…
– Но ведь ничего не произошло, – уронил Монах. – Они оставались друзьями, он никак не воспользовался записью…
– Вы думаете, это все-таки была шутка? – Она смотрела на него с надеждой. – И Речицкий знает, что это шутка?