– Калики – нульс, белуха – нульс, – демонстрировал припасенное на дембель новое нижнее белье явно подвыпивший Стеценко. – Когда на дембель, товарищнант? Мабута уже давно дома водку бухает!
– Скоро, – Щербаков делал вид, что не замечает состояния наводчика. – Обещали скоро.
Дедовщина в том виде, о котором слышал еще до армии Щербаков, во 2 МСБ отсутствовала. Конечно, иерархия слонов, черпаков и дедов здесь была, и слоны могли выполнять какие-то мелкие поручения черпаков и дедов. Но всё это без всяких издевательств или битья со стороны отслуживших больший срок, скорее как дань воинской традиции. Не до дедовщины – суровые условия, постепенно сплачивающие бойцов, да и заряженный автомат у каждого всегда под рукой – попробуй тронь.
Горючее экономили, так как заправщик (еще его называли «наливник») приезжал редко, и двигатель лишний раз не запускали. А АКБ потихоньку "садились" – лампочка в землянке, включение прибора ночного видения. Танк порой переставал заводиться – застоялся, аккумулятор подсел, давление воздуха в баллонах для запуска двигателя упало. Спасала накачка баллонов на одном из других танков, пару раз пришлось заводить "с толкача", зацепив тросами за другой танк.
Домой Щербаков писал часто, почти каждую неделю, но в письмах о своем суровом быте упоминал вскользь, говорил, что всё у него хорошо, боевых действий нет и не предвидится. Письма, написанные на тетрадных листах, а иногда на карточках огня танка или боевых листках из-за дефицита бумаги, он старался передавать через офицеров, едущих домой в отпуск, так быстрее и надежнее. Обратный адрес прежний – «Москва-400».
От родителей первое письмо Александр получил только спустя два месяца после его отправки на Кавказ – почта работала отвратительно. Письма подолгу где-то лежали, половина терялась в пересылках. Но те, что доходили, были самым радостным событием в армейской жизни лейтенанта. Он по много раз перечитывал их, словно на короткие мгновенья оказываясь дома, затем складывал в сумку, лежащую в командирском ЗИПе. Когда писем долго не приходило, или становилось совсем тяжело, он вновь вытаскивал потрепанные конверты и снова перечитывал. Очень хотелось домой. Сейчас у Щербакова не было ни друзей, ни близких товарищей. Но как отсюда уехать, если даже дембелей не меняют…
Ранним туманным утром 12 декабря у танка Щербакова остановился "шишарик". Из кабины на землю спрыгнул прапорщик с рябоватым лицом и коротко стриженными светло-рыжими волосами под сдвинутой на затылок кепкой.
– Здоров, лейтенант, – панибратски протянул он руку показавшемуся из землянки Щербакову. Было ему на вид около тридцати, худощавый, коренастый, со светлыми насмешливыми глазами.