– Туда, – неопределенно махнул в сторону гор Щербаков. Во-первых, еще на пляже в Каспийске им запретили общаться с местным населением, тем более «кто, куда и откуда», а во-вторых, он и сам не знал, куда они едут.
Туман стал рассеиваться, колонна пришла в движение, вытягивая хвост из селения и двигаясь в сторону почти невидимых на черном фоне неба гор. На тросе сзади танка Щербакова всё так же болтался БТР с номером «040», с трудом удерживаемый двумя вымотавшимися мотострелками. На 040-м боялись заснуть и свалиться под гусеницы идущих сзади танков девять измученных мотострелков. На выезде из села бронетранспортер всё-таки задел угол сложенного из камней забора, оторвав правую переднюю фару и обрушив часть каменной кладки. Как отреагировали на это жильцы дома, лейтенант так и не узнал, благо крюк с закрепленным за него тросом остался на месте, и вскоре тусклые огоньки последних домов исчезли в едва заметном тумане.
Ночь на марше
Никто не предполагал, что путь из Каспийска до Кадарской зоны, составлявший около ста сорока километров, затянется на долгие часы. Наскоро позавтракавшие в шесть утра сухпаями и в большинстве своём весь день ничего не евшие, бойцы валились с ног от усталости и засыпали на ходу. На одном из участков пути заснул за рычагами и механик Обухов. Дорога медленно поворачивала за выступ горы, а Т-72 все ехал прямо, приближаясь к краю пропасти. Первым неладное заметил Щербаков: «Обухов, ты что спишь? Поворачивай! – прокричал он по внутренней связи, но танк упрямо ехал вперед. – Обух! Проснись!» – В ответ тишина в наушниках. Лейтенант глянул на наводчика, уже понявшего, что тут дело не в связи. Не мешкая ни секунды, Кравченко схватил автомат, просунул его между башней и корпусом в отделение механика-водителя и со всей силы ткнул в спину стволом задремавшего за рычагами Обухова. Тот мгновенно открыл глаза, увидел приближавшуюся пустоту и резко дернул левый рычаг на себя. Танк, едва не свалившись в ущелье, сбил несколько ограничительных столбиков и вернулся на асфальт. Обматерив как следует механика, Щербаков теперь периодически стал спрашивать по связи Обухова, не спит ли он.
В пути до Левашей сломалось еще несколько БТРов, и их тоже пришлось взять на буксир первому и второму танковым взводам. Вновь неожиданно опустился густой туман, и колонна остановилась, не отъехав и пары километров от Левашей. Ехать при такой видимости стало опасно, да и почти ничего не видно. Свет фар словно упирался в белую простыню, а дульная часть пушки терялась в плотной завесе, оседающей микроскопическими каплями на броне и одежде. Мимо армейской техники, откуда-то с гор, медленно пробиралась колонна груженных левашинской капустой Камазов с дагестанскими номерами. Ехавшая впереди огромная фура тормознула и остановилась напротив щербаковского танка. Дверца Камаза открылась, оттуда выскочил небритый дагестанец средних лет, одетый в спортивный костюм и бейсболку с надписью «Dagestan». В руке он что-то держал, но что это, из-за темноты и тумана не разглядеть. Щербаков напрягся и, присев, правой рукой нащупал свой автомат, привязанный проволочкой к кабелю радиостанции. Наступив ногой на танковый каток, мужчина полез на борт, только что дремавший Кравченко юркнул в люк, схватил АКС, и забравшийся на танк дагестанец уткнулся лицом в ствол автомата наводчика.