За время, проведенное Жаком в ГУЛАГе, произошли и другие события, открывшие ему глаза: 22 июня 1941 года нацистская Германия, нарушив германо-советский пакт 1939 года, напала на Советский Союз. «Я был в Норильске, в дудинском секторе. Каждое утро перед выходом на работу мы слушали официальное радио – единственное в Советском Союзе. В тот день мы ничего не услышали. Полное молчание, затянувшееся на три дня. Но на строительстве мы узнали о войне от вольнонаемных. Мои советские товарищи по заключению были потрясены: на страну обрушилось несчастье еще более ужасное, чем жестокая судьба каждого из них. Я понимал их и в то же время пытался понять, какие последствия это будет иметь для Франции и для оккупированных стран Европы.
Большинство моих товарищей беспокоились о другом. Их не столько заботило, что станет с их родными, сколько судьба дела коммунизма. “Цивилизованные” нации в подобном случае больше волновались о своих семьях. Для свободных народов государство – это инструмент, который им служит. Многие из окружавших меня заключенных, наоборот, обладали мировоззрением старых большевиков – с их точки зрения, граждане должны были служить государству, а не наоборот, и они готовы были лезть на рожон за это государство, которое их так терзало. А у меня еще не кончился период линьки, я не чувствовал себя патриотом какой бы то ни было страны, а беспокоился о судьбах мира.
В результате германо-советского пакта, когда разразилась Вторая мировая война, советская пропаганда упоминала о первых успешных военных операциях немцев с большим сочувствием, отмахиваясь от бедствий поляков, затем французов, англичан и других союзников. Для меня эта кампания была настоящей мукой. Я был единственным французом в нашем лагере и стал мишенью насмешек и грубостей со стороны некоторых уголовников и лагерного персонала. Некоторых, но не всех.
В начале войны мы узнавали о продвижении гитлеровских войск: линия фронта отодвигалась, немцы приближались к Ленинграду, были уже на подступах к Москве, в Воронеже, на Волге, у отрогов Кавказа. Давление на нас немного ослабело. Во всяком случае, так было у нас в лагере; я не нашел подтверждений этому в воспоминаниях заключенных других лагерей, но с нами стали обходится немного лучше. У меня создалось впечатление, что начальство прикидывает: если победит Гитлер, с пятьдесят восьмой статьей надо вести себя поаккуратней, а не то политические поднимут головы. (Теоретически все мы считались потенциальными пособниками Гитлера, хотя в душе лагерное начальство прекрасно знало, что большинство заключенных – такие же законопослушные советские граждане, как они сами.)