– А ты встречал такого-то? В каком лагере? В какой тюрьме?
Он рассказал мне, что в июне 1941 года оказался в одной камере с арестантом, которого я немного знал. Если верить моему истопнику-“пукальщику”, следователь жестоко избивал его за то, что он отказывался давать показания… на Жака Росси. Должен сказать, что после предательства Франсуа П. и других моих “друзей” это известие меня потрясло. В свое время этот человек мне не слишком понравился – и вот, оказывается, что он для меня сделал! Воистину, в ГУЛАГе неожиданности подстерегают на каждом шагу!»
После месяца одиночества однажды ночью в камеру ворвались три уголовника, до смешного похожие на первобытных людей, которых Жак видел на таблицах по естествознанию в коллеже, в прошлой жизни. Три неандертальца согнали его с верхних нар на нижние и сожрали его запас сухарей. Жак бровью не повел. За годы в ГУЛАГе он понял справедливость старой русской поговорки: «С сильным не борись, с богатым не судись».
Ночью пришел конвоир и опять отвел Жака к следователю: «Я сидел лицом к комиссару, очень прямо, весь подобравшись, руки на коленях – всё как полагалось по правилам – на табурете в дальнем углу кабинета. Для начала следователь вежливо выразил сожаление, что я столько времени провел в одиночестве. К счастью, теперь у меня будет компания! Эти люди – известные людоеды, они спокойно лакомятся человечиной. После этого вступления начался допрос. Каким образом я передавал секретные сведения правительствам иностранных держав, кто были мои сообщники? Когда? Как? Почему? Это был очень тяжелый допрос… Пока я сидел у капитана, обыскали мою камеру, но не нашли единственное, что там было, – книгу Энгельса: людоеды спрятали ее под моими изношенными брюками. В камеру я вернулся полумертвый, я почти забыл о моих новых соседях. К моему удивлению, они приберегли для меня воду и немного сахара. А самый дюжий поведал мне, что им посулили пятьдесят граммов табаку за то, чтобы они отдубасили слишком строптивого арестанта. Такая самоотверженность с их стороны согрела мне сердце».
Вот так и ведется в мире, по крайней мере в мире ГУЛАГа. Только что Жака предали двое друзей, причем один из них – соотечественник. И тут же он узнает, что чужой человек терпел избиения, чтобы не дать на него показания, а три чудовищных уголовника-людоеда отказались его избить. Между тем Арсеньев приходил в ярость, а воображения и упорства ему было не занимать. Он как будто не замечал необычного даже для ГУЛАГа положения Жака. Следствие полагалось заканчивать за два-три месяца, не больше. Жаку должны были сообщить об окончании, после чего ему полагалось предстать перед так называемым судом или узнать, какое наказание присудило ОСО. А между тем шли месяцы и ничего не происходило. Он уже дошел до того, что иногда ему почти хотелось вернуться «домой», то есть в лагерь. Он словно уподобился уголовникам, для которых ГУЛАГ – дом родной, единственное место в жизни, где они чувствуют себя спокойно. «Я постепенно становился таким же, как они. Я понимал, что не выйду из ГУЛАГа никогда. Это мой мир, и так оно и будет до конца. Я хотел “домой”, в лагерь. Я хотел узнать, на каком я свете. И вот я решил объявить голодовку».