В Красноярске Жак имел дело с двумя следователями. Старый подполковник Острологов говорил по-русски с ошибками; этот пламенный большевик с дореволюционным стажем не блистал образованием. Вероятно, он участвовал в Гражданской войне 1918 года. На следствии он заявил:
– Когда я вижу открытку, адресованную в Китай, я не могу не заинтересоваться, потому что отвечаю за государственную безопасность.
Другой, капитан Денисенко, несомненно, имел за душой аттестат зрелости. «Это чувствовалось в разговоре. Потому что он разговаривал, а не угрожал, как Арсеньев. Он тут же понял, что я не дам зубодробительных показаний на Раду. Я ее сто лет не видел, возможно, ее уже не было в живых. Из дела Ту Тянь-Чена тоже ничего особенного не получалось. И я ему сказал, как Арсеньеву:
– Со мной обходятся не по закону. Таскают из тюрьмы в тюрьму, а я до сих пор не знаю, осужден я или нет.
Тогда он стал листать мое дело, вынул из него какой-то листок и вежливо, равнодушно сказал:
– В самом деле, вы осуждены сроком на двадцать пять лет за шпионаж в пользу Франции, Великобритании и Соединенных Штатов (в тридцать девятом меня объявили шпионом Франции и Польши, но Польша теперь была союзницей). Ваш срок заканчивается в 1973 году.
Приговор был датирован числом полуторагодовой давности, шел к концу пятидесятый год. Он был вынесен заочно, по решению ОСО. Выписка из приговора была послана не осужденному, а начальнику тюрьмы: “Сообщить заключенному такому-то, что за шпионаж в пользу Франции, Великобритании и Соединенных Штатов он приговаривается сроком на двадцать пять лет к заключению в тюрьме строгого режима”. Двадцать пять лет! Честно говоря, я был убит. Сперва восемь лет, потом “впредь до особого распоряжения”, затем “освобождение” с условием не удаляться от колючей проволоки. И теперь двадцать пять лет! Целая вечность. Находясь в аду, воображаешь, что узнал его глубину. И вдруг тебе дают понять, что дна у него нет».
Но Жак не тот человек, чтобы дать себя сломить. «Я опять сказал себе, что я француз и им меня не раздавить. Теперь я знал, что, воображая, будто служу марксистским идеалам, на деле служил советскому империализму. Поймите: я не националист и я люблю русский народ. У меня среди русских много близких друзей. Я всегда был и сейчас остаюсь интернационалистом, я считал, что живу в эпоху развала мирового капитализма, для меня паспорт мало что значил. Но я был французом, чувствовал себя французом до глубины души и готов был на всё, чтобы не дать им разрушить это чувство. Мои товарищи это понимали. Много раз я от них слышал: