Официально никакой войны с Кореей не было. Советская пресса о ней молчала. Еще одна государственная тайна… Но александровские арестанты знали об этом немного больше обычных граждан. Каким образом? Благодаря одному из товарищей по заключению, бывшему дорожному рабочему. «Это был старик с белой бородой, лет пятидесяти-шестидесяти. Перед тем как попасть в нашу тюрьму строгого режима, он побывал во многих пересыльных тюрьмах, проделал долгий путь, повстречал многих собратьев-путейцев. А железнодорожные рабочие составляли особый клан, крепко держались друг за друга. И вот от других путейцев наш товарищ слыхал, что на восток отправляются странные эшелоны, явно военные. Грузы были укрыты брезентом, охраняли их молодые люди в штатском, сидевшие в кабинах, размещенных на небольших платформах вагонов для перевозки скота. Проницательные железнодорожники сделали вывод, что это военные части, которые перебрасывают на восток, в Корею. Так что благодаря новому товарищу мы оказались в курсе событий».
В первые же месяцы пребывания в Александровском централе благодаря счастливому недоразумению Жаку удалось проникнуть в камеру, где сидели японцы. Начальство намеревалось в наказание отделить его от советских граждан – и ему дали вернуться в цивилизованный мир. Во всяком случае, так он это воспринял: «Я понятия не имел, куда меня переселяют. Конвоир привел меня к серой двери, такой же, как все двери, в конце длинного коридора. Помню, что на ней был намалеван краской номер 48. Охранник в коридоре равнодушно глянул на листок, который протягивал ему мой конвоир. Он отпер один за другим два огромных висячих замка – каждый был заперт на два оборота ключа – распахнул дверь, втолкнул меня в камеру и тотчас за мной запер.
Я оказался в довольно просторном помещении, там царила тишина. Ко мне обернулось примерно три десятка лиц. Азиатские лица. Почти все сидели по-турецки на койках, все, как я, наряженные в полосатые пижамы, все такие же худые, а это значило, что они уже давно сидят на скудном тюремном рационе. Но мне сразу бросилось в глаза нечто новое и странное: достоинство во взглядах, ничего от выражения голодных шакалов, так часто заметного на лицах обитателей ГУЛАГа. Это были японцы. И среди этих военнопленных офицеров имперской армии, столь отличавшихся от истинных и верных советских коммунистов, которых я считал когда-то своими и из-за которых прошел через столько испытаний, меня охватило чувство, будто я глотнул свежего воздуха или увидел прекрасный восход солнца. Позже я описал это в одном из рассказов».