Ехали долго, купе были набиты битком, и Жаку было любопытно вступать в разговоры с незнакомыми. Среди прочих он повстречал женщину-врача с азиатскими чертами лица, очень черноглазую и черноволосую. Она возвращалась с научной конференции к себе в Ашхабад. Она спросила, женат ли он, и предложила поехать к ней в Туркменистан: там он сможет преподавать в университете, а она легко найдет ему хорошую туркменскую жену. Но Жак «выбрал» Самарканд, и изменить этого ему бы уже никто не позволил. Поезд останавливался на маленьких станциях, это были просто сараи посреди казахской степи. Крестьяне приходили к поезду и приносили на продажу яйца, кур, кумыс, овощи, фрукты, белый хлеб. Жак делился с попутчиком-офицером посольскими деликатесами.
Наконец через пять дней и ночей поезд остановился на вокзале Самарканда, расположенном, как в большинстве среднеазиатских мусульманских городов, довольно далеко от города, чтобы паровозные гудки не мешали крику муэдзинов. «Между Москвой и Самаркандом разница во времени составляет несколько часов. На заре я вышел с вокзала; после поезда все тело затекло; я увидел осла – самое что ни на есть южное животное, с точки зрения человека, который провел пятнадцать лет в Заполярье, и, к моему восторгу, этот осел заревел. Стоял декабрь, но совершенно бесснежный, и деревья были в листве. Женщины носили легкие туники, под тонким шелком обрисовывались их груди, а чадру они откидывали назад, потому что в городе не принято было прикрываться этим жестким покрывалом из конского волоса; его носили только в деревнях, где строже соблюдались местные обычаи. Меня опьяняла весенняя атмосфера, красные, синие, желтые шелка на женщинах, пестрые мужские тюбетейки, старики в длинных стеганых халатах ярких расцветок и тюрбанах, красота – мужская и женская: таджики относятся к арийской расе, у них миндалевидные глаза, прямые носы, тонкие черты лица, а узбеки – турано-алтайского происхождения, губы у них толще, цвет лица темнее, глаза раскосые.
В очень советском автобусе, который вез на центральную площадь Регистан, я, к своему удовольствию, оказался стиснут в толпе местных жителей, спешивших по своим делам, ехавших на работу. Автобус подкатил к конечной остановке. Было, наверно, часов семь-восемь утра. Я оперся на парапет и любовался великолепной площадью с двумя мечетями и старинной духовной школой: там бродили призраки торговцев и погонщиков верблюдов, собиравшихся вокруг караванов. Я воображал себя Тимурленгом (на Западе его называют Тамерлан): тень этого военачальника XIV века, продолжателя дела Чингисхана, витает в здешних шелковых краях более явственно, чем тень Сталина. Какой-то старик с белой бородой, в тюрбане и ватном халате, посмотрел на меня и спросил по-русски: